9
Каммершульце и Циммерманн очень быстро заметили, как изменился Бальтазар после встречи с Урсулой. Хотя его прилежность в учении осталась неизменной, и его познания в области древнееврейского языка и мысли беспрерывно увеличивались, но с каких-то пор серьезность молодого человека сочеталась с такой дивной внутренней радостью, что нетрудно было догадаться: произошло какое-то очень важное событие, повлиявшее на его жизнь. Впрочем, сам же Бальтазар и открыл свою тайну алхимику.
– Учитель, – сказал ему он, – я встретил девочку, которая открывает глаза слепым и возвращает дар речи немым. И я страстно ее полюбил – той самой любовью, которая описывается в Священном Писании.
– Объясни понятнее, – сказал Каммершульце.
– А что я могу объяснить? Это не женщина, ведь она еще ребенок и, боюсь, никогда женщиной и не будет, так как она молчит. На самом деле это ангел, которого Бог послал, чтобы приобщить меня к небесной радости.
– Я тебе верю, – осторожно заметил Каммершульце, – но могу ли я с ней познакомиться?
– О, конечно! – воскликнул Бальтазар. – Она тоже будет очень рада познакомиться с вами. К тому же отец у нее очень славный.
Мастер Везенберг без труда понял, какими невинными были встречи его дочери и юноши. Он поставил в беседке два маленьких стула и стол, где двое детей встречались и проводили два часа, молча созерцая друг друга, после чего Бальтазар бегом возвращался к Циммерманну. Каммершульце был чрезвычайно растроган этой историей и поблагодарил Везенберга за его терпимость. Он объяснил мастеру-лютнисту, что у его ученика очень богатый внутренний мир и что через невинность Урсулы он общается с божественным светом. Везенберг охотно ему поверил, так как он наблюдал за поведением Бальтазара, когда тот сидел с его дочерью, и видел, что в эти минуты юноша как бы не чувствует ни окружающего мира, ни, в каком-то смысле, самого себя. Впоследствии наш друг объяснял, что именно во время этих встреч он получил откровение о том, в чем будет состоять его работа. Превращаясь в Софию или в мировую душу, Урсула выводила его в бесконечные пространства Слова, «так как если Богородица беременна Словом, то и слово также заключает в себе Богородицу, и это двойное единство открывает сердцу высшую реальность». И конечно, надо учитывать, что интеллектуальная подготовка мальчика помогла ему лучше понять значение этого внутреннего зова. Именно по этой причине Каммершульце предложил своему ученику записывать все, что ему запоминалось из этих его видений. Таким образом, первые произведения Кобера были созданы именно в то время на втором этаже в доме Циммерманна.
Он писал быстро и в едином порыве, так, словно кто-то диктовал ему текст. Ничто и никто не могли его остановить, когда он работал таким образом. Это продолжалось иногда четыре-пять часов, в течение которых Бальтазар писал без передышки. А когда наконец поднимался из-за стола, собранные в стопку листы бумаги были покрыты его мелким почерком, который еще находился под влиянием готического шрифта. Циммерманн подбирал эти страницы и читал их Каммершульце, когда Бальтазар уходил из дома. Оба были изумлены и поражены. «Это не из нашего мира», – говорили они. Но, само собой разумеется, они никогда не напоминали об этих писаниях юноше, возможно, из чувства деликатности, ограничиваясь тем, что тайно снимали с них точные копии.
Одним апрельским утром, когда Бальтазар и его учитель возвращались из гильдии суконщиков, их остановили шесть вооруженных людей и попросили следовать за ними к начальнику полиции Карлу Отто Швангеру, о котором было известно, что он служит ректору Шеделю, душой и телом преданному ректору Франкенбергу. Этот человек сначала извинился за не очень вежливую церемонию их задержания, но настойчиво попросил, чтоб они назвали себя. И таким образом он узнал, что перед ним купец-суконщик Франц Мюллер и его сын Мартин, путешествующие по Франконии, куда их привели дела.
– Я нисколько не сомневаюсь, что вы люди порядочные и благородные, – начал Карл Отто Швангер, окидывая наших друзей подозрительным взглядом, – но дело в том, что вы живете в доме некоего Гольтштейна, которого никто не видел уже несколько месяцев. Вам известно, кто он такой и где он сейчас находится?
– Ваше превосходительство, – ответил алхимик, – я не только очень хорошо знаю своего старого друга Гольтштейна, но и могу вам сообщить, где он находится в настоящий момент: в Венеции, где он страдает на ложе скорби, так как сражен болезнью, которую никто не осмелится назвать без дрожи в голосе…
– Прошу вас, – остановил его Швангер, – о таких вещах лучше не напоминать! Итак, вы, господин Мюллер, вы можете поручиться за благонадежность вашего старого друга Гольтштейна?
– Безусловно, – сказал Каммершульце, – если бы не эта отвратительная болезнь…
– Оставим это, пожалуйста! Существуют зловонные испарения, которые носятся в воздухе и при одном их упоминании наваливаются на вас! Но, с другой стороны, господин Мюллер, как это могло случиться, что вы поселились в доме вашего старого друга Гольтштейна в то время, когда он отсутствует?
Алхимик улыбнулся:
– Существует почта, ваше превосходительство. Мой старый друг Гольтштейн предупредил слугу о нашем приезде.
– Неужто слуги вашего старого друга Гольтштейна умеют читать, уважаемый господин Мюллер?
– Вне всякого сомнения, ваше превосходительство, потому что приняли нас прекрасно.
Карл Отто Швангер состроил гримасу, потом внезапно спросил:
– Господин Мюллер, у вас хорошее зрение?
– В моем возрасте у меня нет ни малейших оснований жаловаться, – ответил Каммершульце уверенным голосом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65