- Элоиза, моя новая служанка. Служанка! У Берю! В их бардаке! Я кланяюсь Новой Элоизе.
- Добавьте горячей воды и достаньте из дильника холодный паштет! приказывает мадам Берюрье. - Вы попробуете кусочек, комиссар?
Комиссар замечает, что еще только девять утра, и ссылается на недавно съеденную булочку, чтобы отказаться от паштета. Б. Б. начинает поглощать его соло. С полным ртом она объясняет, что горчичная ванна усиливает кровообращение.
Я хотел бы порекомендовать ей использовать гидравлический насос, но засомневался, не поперхнется ли она.
- Производитель-то дома? - спрашиваю я.
- А как же! - ответствует она. - В разгаре лечения. Представляете, этот дурило собирался утром спуститься в кафешку внизу. Я вот что скажу. Здоровье, это как спичка: нельзя играть с... Надо лечиться - будет лечиться! Хотите его повидать - валяйте прямо в спальню. Думаю, он отдыхает...
Следую в спальню. В полутьме, подходящей для отдыха или медитации, Берю распластан на кровати брюхом вниз. Голый. Недвижимый. Храпящий. Его впечатляющие полушария, щедро открытые человеческому вожделению, похожи на Скалистые горы. Что-то белое торчит из Большого Каньона Колорадо. Это термометр. Я щелкаю по инструменту, и вибрация доходит до неисследованных областей Скалистых. Берю зевает и переворачивается на спину. Включает мигалки, зевает снова и узнает меня.
- А, Сан-А!
- Ты меряешь температуру? - говорю я вежливо.
- Да.
- Хотел бы заметить, что он у тебя еще вставлен.
- А! - ответствует Толститель хладнокровно. - Я тоже так думаю...
Он пытается достать термометр, но безуспешно[6].
- Дерьмо! Я его заглотил! - громыхает его Важнячество. - Кто мне приволок такой малюсенький и скользкий термометр? Вот подлюга: проскальзывает, зараза!
- Надо было заказать шипованный термометр, - советую я.
Он пробует с усилием снова, терпит опять неудачу и раскатисто зовет.
- Элоиза!
Появляется тихая образинушка.
Толстяк объясняет ей драматизм ситуации, требует от субретки приложить все силы, чтобы извлечь гуляку. Та, в свою очередь, исследует проблему вблизи и заявляет, что придется попотеть. Для достижения успеха она вооружается древними пружинными щипцами для сахара и начинает операцию без анестезии пациента. Если бы это видели операторы "Антенна-2", они примчались бы с камерой. Прямой репортаж из пукальника Берю, ничего себе? По Евровидению, пожалуйста!
Образина испускает крик триумфа!
- Поймала! - говорит она. И объявляет:
- 36,9! Незачем было так глубоко и засовывать!
- Да ты горничная на все руки, - замечаю я.
- Но позволь, - брюзжит Берю, - за восемь тысяч в месяц можно и постараться, не так ли?
- Где ты откопал эту жемчужину?
- В деревне. Она прозябала у одного старого навозного вдовца, который отстегивал ей пятнадцать сотен в неделю и подбивал клинья сверх нормы. А я теперь - старший инспектор, мне же нужна служанка и страж в конуре, чтоб соответствовать рангу без вопросов. Ну вот, я и предложил Элоизе. Ее смущало то, что она не любит город. Но явление заработка и моя обольстительная улыбка сподействовали, как же.
Он свешивается со своего дебаркадера, чтобы схватить мятую газету, валяющуюся на изношенном ковре. Он свешивается слишком и оказывается вверх тормашками, ругаясь как ломовой извозчик, приложившийся ладонью к вращающемуся колесу. Я помогаю ему взгромоздиться на "семейный суперавтомобиль с двумя выхлопными трубами".
- Не гожусь я для режимной жизни, - вздыхает Берю. - Я не сообщал тебе, что Берта провозглаквакала чрезвычайное положение? Эта корова заставляет меня заглатывать отварной рис и овощи, а сама чмакает деликатесы типа свинины с картошкой и квашеной капустой прямо на моих глазах. Не хочу сказать ничего плохого, Сан-А, но не удивлюсь, если ей понравится чем дальше, тем больше.
- Ты станешь милашкой, Толстяк, - обещаю я, чтобы скрасить его убогое настоящее.
- Ну, я никогда не буду на обложке журналов мод, - отказывается Толстяк. - У каждого в жизни свое гнездо. Моя стезя - суп-жульен и седло барашка; фруктовый салат - это для мисс Шпингалет. Старшему инспектору необходимы калории. На морковном соке не осилишь двести кило в толчке.
Он ностальгически глядит на свои красивые плечи орангутанга, покрытые шерстью и шрамами. Да, он не плотоядный, наш Берю. В разворошенной койке, с огромным брюхом, по которому вьются зигзаги следов многочисленных хирургических чревосечений, с обильной щетиной, усталым взглядом и ртом в форме вентиля сливного бачка, можно сказать, чудовищный король лентяев или околевающая корова, на выбор.
- Ты хотел меня видеть, о преданный друг?
- А, да, подай-ка мне эту мятую штуку, из-за которой я чуть себе морду не разбил.
- Это называется "Аврора", - говорю я, перепасовывая газету.
Он останавливается на первой странице, где расположено фото дамы Ренар.
- Я хотел тебе сказать, что я знаю эту дамочку с претензиями, изрекает он. - Я прочел статью и сказал себе, что это может полить воду на твою мальницу...
- Давай, я весь внимание.
- Эту мамашу я встретил в прошлом году. Она была кассиршей в гостинице около Восточного вокзала.
- Верно. И при каких же обстоятельствах ты ее узнал? Ты что, прищучил какую-нибудь монашку в ее борделе?
Берю изображает выражение ужаса.
- Не ори так громко! - умоляет он. - Если Берта, у которой такой слух, тебя услышит, это будет целая драма: она же ревнучая, как тигрица! Нет, я узнал эту добрую женщину не в частном порядке, а во время расследования. Ты помнишь дело Симмона?
- Матрасника?
- Ну, ты балда, клянусь! Нет, ты не можешь помнить, как потому ты был за границей, когда это произошло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37