Уверенности, что сегодня удастся встретить кого-нибудь из нужных людей, у него не было — в апреле клубный сезон только начинается, к тому же воскресенье, канун рабочего дня. Наверху, впрочем, слышалось какое-то веселье, и довольно шумное.Первым, кого он увидел, войдя в буфетную, был Кока Агеев со своими крашеными сединами и сморщенным шутовским личиком сатира на пенсии. Маленький, тощий, но не по годам жизнелюбивый старец был завсегдатаем двух самых популярных эмигрантских клубов — «Общества колонистов» в Бальестере и этого, на Карлос Кальво (хотя оба враждовали непримиримо); без Коки, само собой, не обходился в Буэнос-Айресе ни один русский бал — ни общевоинский, ни морской, ни инвалидный. Особенно охотно посещал он скаутские балы, где можно было приволокнуться за какой-нибудь «юной разведчицей». В колонии его так и называли — «Кока Агеев, развратный старик»; сам он этой аттестацией немало гордился и всячески старался оправдать ее в меру своих ограниченных уже возможностей.— Ба, кого я вижу! — закричал Кока, простирая объятия. — Знакомые всё лица! Где это вы пропадали, мон шер?— В Уругвай съездил, по делам… Здравствуйте, Агеев. Кстати, вы ведь меня не знаете.— Позвольте!— Вот вам и «позвольте». Ну как меня зовут?— А, тут я пас. Зрительная память у меня превосходная, — с достоинством ответил Кока, изысканно грассируя, — а имен не запоминаю. Помилуйте, я даже любовниц своих называю невпопад! Но готов поклясться, лицо ваше мне знакомо.— Еще бы, за семь лет все мы тут намозолили друг другу глаза. Как у них сегодня водка?— Отвратная. Но что делать? За неимением гербовой пишут на простой.— Мудрые слова. Вы со мной поужинаете?— Не могу, дорогой, некогда! Рюмку водки выпью, в честь вашего благополучного возвращения, а от ужина увольте…— У вас, конечно, опять свидание, ох, Агеев, — рассеянно сказал Полунин и, оглянувшись, подозвал официантку. Из-за закрытых дверей расположенной рядом «красной гостиной» донесся взрыв хохота и аплодисменты. — Не знаете, что там за торжество?— Банкет! — Кока многозначительно поднял палец. — Его превосходительство генерал Хольмстов со своими боевыми соратниками.— Вот как? — Полунин заинтересовался. — А по какому поводу?— Вы поручика Кривенко знаете?— Кто же его не знает…— Так он, да будет вам известно, уже не поручик — сегодня празднуется его производство. Ну, и вообще. Так сказать, бойцы вспоминают минувшие дни.— Любопытно, любопытно… — Полунин повернулся к подошедшей официантке. — Людочка, мое почтение. Как насчет ужина?— Даже не знаю, на кухне сегодня такое делается… Я говорю, одна головная боль с этими банкетами. Может, биф вам зажарить?— Прекрасно. Агеев, вы действительно не соблазнитесь?— Не могу, дорогой, пароль д'онёр Parole d'honneur — честное слово (фр.).

— некогда.— Тогда один. Потолще, пожалуйста, и не очень прожаренный. А мы пока водки выпьем.— Биф один, водка, — кивнула Людочка и сделала пометку в блокноте. — Закуску какую подать?— На ваше усмотрение. Винегрет есть?— Не рекомендую, асейта Aceite — растительное масло (исп.).

оказалась не очень свежая Селедочки не желаете? Селедка хорошая, от Брусиловского.— Это мысль, давайте сюда селедку…Закуска и в самом деле оказалась хорошей, и они с легкомысленным старцем быстро усидели графинчик водки, попутно Полунин оказался в курсе всех событий, происшедших в колонии за это лето Строительная фирма «Сан-Андрес лимитада», собиравшая среди эмигрантов деньги на постройку «недорогих и комфортабельных коттеджей», неожиданно обанкротилась, деньги исчезли неведомо куда, глава фирмы — тоже; его помощника ввергли в узилище, но что толку? Старая княгиня Р. перестала ездить в церковь на улице Облигадо и сделалась прихожанкой Пуэйрредона: на Облигадо, объявила она, нет больше истинной благодати. Ужасно перегрызлись между собой солидаристы — один из них (чуть ли не член «руководящего круга») опубликовал в «Новом русском слове» две статьи — «Крушение одной концепции» и «НТС 1955». Сам Кока этих статей не читал, но слышал, что злее не могли бы написать и в Москве. Не исключено, впрочем, что это и есть «рука Москвы». А у скаутов тоже скандал: молодой А. соблазнил шестнадцатилетнюю красавицу Б. Правда, он с перепугу тут же на ней женился, но все равно — шуму было много. Мать Б. , говорят, до сих пор не может прийти в себя.— Ей-то что, — сказал Полунин. — Дочь замужем, а этот А. , кажется, парень как парень.— Все так, — покивал Кока и налил себе еще. — Но мезальянс остается мезальянсом. Он ведь из купцов, а Б. — старый дворянский род, записан в «Бархатной книге»…— Ну, если в «Бархатной», тогда конечно, — согласился Полунин. — Агеев, вы с Кривенко в хороших отношениях?— Как со всеми; плохих отношений я избегаю принципиально. А в чем дело?— Вы уже поздравили его с четвертой звездочкой?— Нет, — сокрушенно сказал Кока, — этого я, признаться, сделать еще не успел.— А вы сделайте сейчас. Удобно будет, как по-вашему? Просто войти туда и пожать его честную солдатскую руку.— Почему же нет, батенька? — Кока прищурился и хитро глянул на него одним глазом, по-попугайски. — Но вам-то это для чего?— Я бы хотел тоже его поздравить, но не при всех. Когда вы будете пожимать поручику — виноват, капитану — его честную руку, скажите, что, если он улучит минуту, пусть выйдет в буфет — там, мол, сидит Полунин…— Полунин! — воскликнул Кока и схватился за лоб. — Ну конечно же! Полунин… минутку, минутку… Михаил Сергеевич?— Он самый.— Дорогой мой! — Кока через столик полез лобызать его, словно обрел блудного сына, Полунин едва успел отодвинуть графин. — Проклятый склероз, я же помню, что нас знакомили… Миша, дорогой!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22