Но будет лучше, если тебе их не придётся зарабатывать.Татьяна Ивановна подошла к стойке, ведя за собой высокую женщину, на лице которой блуждала рассеянная улыбка.— Вы так прекрасно выступили, Виктор Борисович, — напевно сказала она, — и медаль вам так к лицу. Простите, что отвлекаю вас, но эта женщина сказала мне, что знала вашего отца, и я подумала, что вам будет интересно познакомиться с нею.— Само собой, — я соскочил с табурета. — Прошу вас.— Как похож, как похож, ну прямо вылитый отец, — женщина стояла передо мной, молитвенно сложив руки, и качала головой. Мне сделалось неловко.— Мадам говорит, что ей уже восемьдесят два года, — переводила Татьяна Ивановна, — но она все помнит так, словно это было вчера. Она прятала у себя на чердаке четырех лётчиков, и один из них был вашим отцом, тогда он был такой же молодой и красивый, как вы, — голова у мадам всё время качалась и была не в силах остановиться.— Так похож, так похож, — твердила мадам со слезами на глазах.— Мадам счастлива, что увидела вас сегодня. Но она будет ещё счастливее, если вы приедете к ней в гости. Мадам специально купит продукты и сама приготовит хороший обед. Она расскажет вам об отце. — Татьяна Ивановна сделала большие глаза, но всё же кончила перевод. — Мадам говорит, что и ваш отец не забывает её, каждый год он присылает ей поздравительные открытки.Я тоже глаза раскрыл. Много мне от отце рассказывали, но такого я ещё не слыхал.— Мадам знает, что мы сейчас поедем на могилу моего отца? Узнайте у неё.— Ах вот оно что, — с облегчением вырвалось у Татьяны Ивановны. — Оказывается, этого лётчика зовут Бобом, он американец. Очевидно, она перепутала. Я скажу ей, что вашего звали Борисом и он был русским лётчиком.— А какой смысл? — ответил я. — Она только расстроится да и не поверит.— Да, да, Боб, молодой красивый Боб, — качала головой мадам-82, благоговейно прижимая руки к груди. — У меня сегодня настоящий праздник, что я познакомилась с вами.— Вот видите, — ответил я. — Пусть она останется в своём прекрасном заблуждении. Мерси, мадам, мы непременно нанесём вам визит.Она ушла счастливая, с высоко поднятой головой, которая всё время качалась и никак не могла остановиться.Конечно, твердил я, убеждая себя, конечно, его не было. И быть не могло. Никакого предателя там не было. Хотел бы я знать, как бы отец допустил, чтобы его предали. Не было предателя — и все тут. Вокруг меня друзья: Антуан машет — зовёт к столу, Луи подошёл, слушает и улыбается, Иван — мой верный друг и помощник. И этот Анджей — замечательный парень…«Что такого я сделал?» — сказал я Татьяне Ивановне. А вот что сделал: нехорошо о ближнем подумал. Когда на собрании начали обсуждать, кто сколько денег даст на венок, я поднялся и объявил: «Тысячу франков». Мне захлопали. Президент сказал, что Армия Зет выделяет на венки пятьсот франков и будет платить за автобус. Кто давал сто, кто пятьдесят франков, но тут выскочил на сцену этот парень и крикнул, что он поляк и живёт сейчас в Намюре, но партизанил он здесь, в Арденнах, и поэтому даёт на венок восемьсот франков, однако с одним условием, чтобы в газетах не называлось его имя. Такого я вынести не мог, а поляка тут же засёк. Почему он имя своё не скажет, или совесть у него не чиста, и он грехи замолить хочет своими франками?А поляк подошёл ко мне и протянул карточку. Он скрывает своё имя лишь потому, что его жена может прочесть и скажет, что он выбросил на ветер восемьсот франков, и тогда ему попадёт по первое число. Все засмеялись, и поляку захлопали.— Замнём, Иван, — сказал я, — скажи Анджею, что он мировой парень. Вы тут все мировые ребята.— Ты тоже ему сильно нравишься, — сказал Иван. — Он очень жалеет, что не знал твоего отца, который был настоящим героем.Я почувствовал на себе чей-то настойчивый взгляд. Женщина в чёрном стояла у стеклянной двери и пытливо глядела на меня. Она уже порядочно там стояла и искала глазами по залу. И вся была в чёрном: костюм, шляпка, чулки. А в руках у неё газета вчерашняя и сложена таким образом, что моя фотография выглядывает на сгибе.Женщина скосила глаза на газету, потом снова на меня и решительно двинулась к столу.— Пардон, мсье, — произнесла она, подходя, — вы Виктор Маслов?— Совершенно верно, мадам. Бонжур, мадам.— Я хотела бы познакомиться с вами, — она казалась сильно взволнованной и пыталась говорить нарочито официально, чтобы сдержать себя. — Если у вас есть свободная минута…— Она хочет быть знакомой с тобой, — перевёл Иван.— Силь ву пле, мадам, я к вашим услугам. Сейчас я попрошу Татьяну Ивановну, и она переведёт все, что вы захотите сказать, мне очень приятно, мадам. Может, мы присядем за этот столик?Женщина в чёрном заметила, что я бросил взгляд на газету, которую она продолжала держать в руках, поспешно сунула газету в сумку. Сумка у неё тоже была чёрная.Она положила сумку на стол и уставилась на меня таким же настойчиво-пронзительным взглядом, каким смотрела от дверей. Глаза её были глубоки и тоскливы. Сухое длинное лицо оставалось неподвижным. Когда-то она была красивой, но, видно, заботы, заботы, слишком много забот оставили след на этом лице.— Иван, буть другом, принеси для мадам оранжад, вы не возражаете? — покончив с делами, я повернулся к ней. Татьяна Ивановна присела между нами. — Итак, я слушаю, мадам, простите, не знаю, как вас зовут.— Моё имя вам ничего не скажет, — отвечала она, судорожно теребя сумку, — но ваше мне известно давно. Вы очень молоды и хорошо выглядите. У вас сегодня радостный день. — Она указала глазами на медаль.— Я не отказываюсь, мадам, нынче действительно приятный для меня день. Мне присвоили звание почётного партизана, если вы слышали…— Я не была на ваших церемониях, — продолжала женщина, и в глазах её сверкнул огонёк, — но слышала, что они проходят очень торжественно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107