Крак! — распахиваются двери конюшни, появляется Трофимыч. Лицо красное, взволнованное. Хочет, чтоб все хорошо получилось.— Выводи!Солнце ударяет в медную грудь Карата. Двое конюхов по бокам его с усилием сдерживают растянутые поводья. Горислава идет, покачивая крупом, метет хвостом по дорожке.— Тихо! — внезапно кричит «очкастый». Горислава шарахается в сторону от крика, взвизгивает под копытами гравий. Карат поворачивает к ней голову. Конюхи приседают, растягивая поводья.— Хгм-и! — выдыхает Карат в полной тишине. Растяжка ослабевает. Карат тянется к Трофимычу, ласково хватает его губами за плечо.— Это все? — спрашивает «очкастый» после паузы.— Все. А чего еще нужно? — говорит Трофимыч смущенно.— Ржание! — кричит «очкастый». — Я же вам объяснял: мощное ржание!Молодой человек снова улыбается.После шумного обсуждения решают вывести другую кобылу.— Эта ему не нравится, — говорит Трофимыч, ни на кого не глядя. — Горислава ему не нравится, сукиному сыну!Непонятно, кого Трофимыч имеет в виду: «очкастого» или Карата.Толла у конюшни вес прибывает. Картина повторяется сначала. Теперь на дорожке Вироза, вороная, поджарая. Профиль, как у лермонтовской Тамары.— Как идет, ноги не сменит, — с восторгом шепчут в толпе.— Тихо! — кричит «очкастый».Полная тишина. Напряженные спины конюхов.— Хгм-м!.. — и все. Все!Одна кобыла сменяет другую. Все напрасно. Наконец, запас кобыл истощен.Я ловлю взгляд Трофимыча. Мы встречаемся глазам. Мне хочется плакать.— Одна только и осталась, — заявляет Сашка Прудов, охальник и балагур, — Ракитка с табунщиц-кой конюшни!Толпа хохочет.— Может, проведем?— Ведите, кого хотите, — хрипло кричит «очкастый».И вот на дорожке появляется известная во всем заводе Ракитка — лошадь, пережившая старика Ми-тяя, который пас на ней жеребят еще до войны.— Тихо, — говорит «очкастый» устало.В толпе давится смешок.Ракатка идет, понурив голову и растопырив уши, лениво обмахиваясь жидким хвостом. Конюхи с боков Карата распустили повода и подмигивают друг Другу.— И-и-и-и-агрхмм!.. — это не ржание, это рев льва, это гром, это песня.— Ах! — вздыхает толпа.За всколыхнувшимися спинами я вижу черную разметанную гриву Карата, стрелами торчащие уши.— И-и-и-и-гррр!Толпа бросается врассыпную.Я бегу с толпой, падаю, вскакиваю, бегу обратно.Кто-то из конюхов уже сидит на Ракитке и лупит ее каблуками в бока, стараясь увести от конюшни.Карат, не переставая петь свою песню, волочит по дорожке обоих конюхов, вцепившихся в повода.Повсюду пляшут мальчишки.Трофимыч с сияющим лицом наступает на молодого человека, крича:— Видал, а? Видал, а? А ты говорил: «Ничего не получится!».Молодой человек счастливо улыбается. Наконец порядок восстановлен. Кино уехало, очевидцы разбежались разжигать зависть непосвященных, кони расставлены по конюшням, а мы с Тро-фимычем идем к нему завтракать.Красная рука Трофимыча лежит на моем плече. Захлебываясь, я спешу поделиться впечатлениями.Трофимыч слушает снисходительно.— Все не то, — обрывает он меня, когда мы останавливаемся у двери.— Почему? — спрашиваю я. Трофимыч стучится согнутым пальцем.— Потому, что ты еще молодой, так-то.Он вздыхает.Дверь нам открывает сын Трофимыча, красавец-парень, который недавно вернулся из армии и на которого тщетно заглядываются лучшие заводские девчата. Белая ворона — Как тебя зовут? — спросил старик Настю.— Настя, — сказала Настя.— А на кого ты похожа? — спросил старик.— Я похожа на папу, — сказала Настя.— Нет, — сказал старик. — Ты похожа на маленькую цветную свечку, которую зажгли в темной комнате на новогодней елке.Настя почему-то смутилась.— Как ты думаешь, — спросил старик, — какая птица самая красивая?— Не знаю, — сказала Настя. — Лебедь? Старик покачал головой.— Тогда павлин, — сказала Настя.— Нет. Никогда.— Но ведь не попугай же?— Конечно, нет, — старик засмеялся. — Хочешь, я скажу тебе? Самая красивая на свете птица — белая ворона.Настя вопросительно посмотрела на меня, стараясь понять, согласен ли я со стариком.— Почему именно белая ворона? — спросил я у старика.— Потому что она — исключение, — сказал старик. — Вы можете здесь увидеть стаю лебедей, стадо павлинов, компанию страусов. Но вы никогда не увидите целую стаю белых ворон. Да этого и не может быть. Тогда все потеряет смысл. Разве можно увидеть сразу толпу гениев? Гении редки, как белые вороны...Старик оглядел нас вызывающе. Мы не возражали.— Белой вороной нельзя стать по желанию, — воскликнул старик. — На это нужно призвание, талант! Белой вороной нужно родиться. Конечно, любая ворона может вываляться в муке, выпачкаться в мелу, выкраситься в белилах. Многие обыкновенные вороны так и делают. Но они не белые — они ряженые. И белую ворону можно очернить, но сделать ее черной — невозможно. Она — белая ворона! Она самая прекрасная птица, потому что ей труднее, чем другим, — продолжал старик, — ее всегда хорошо заметно в любой стае на общем черном фоне. Поэтому она, как правило, становится предметом всяческих нападок. И она гораздо важнее любого вожака в стае. О такой стае говорят: стая, в которой летает белая ворона. По ней одной помнят всю стаю! Но черные вороны недолюбливают белых.— Почему? — спросила Настя и нахмурилась.— Они боятся, что если появилась белая ворона, то того и гляди, начнут появляться вороны разных цветов: красные, зеленые, синие...— Они боятся разнообразия? — спросил я.— Не думаю, — ответил старик. — Они опасаются исключительности. Ведь появись разноцветные вороны, и черная ворона уже не будет общим правилом, а сделается в своем роде исключительным явлением. А быть исключением из общего правила — это очень-очень ответственно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59