Не из подсолнухов же… Что-то я в таком прикиде плохо соображать стал. Слушай, а может, в тропиках подсолнухи величиной с деревья, а?Может, твои земляки из стволов подсолнечника горшки выдалбливают?Кофи обнял Катю за талию и прикоснулся губами к нежной белой шее:— Подсолнухи в Африке не растут. Это пальмовое масло. Главная статья экспорта.Все остальное в нашей стране импорт. Неужели вам отец ничего про Западную Африку не рассказывал? Он же бывал где-то в наших краях.— Меня черным колдуном в детстве пугал, — вспомнила девушка. — Но как-то шутя, я не боялась. И даже, как видишь, не выросла расисткой. Папа говорил: «А ну ешь манную кашу! А то придет черный колдун и унесет тебя в мангровый лес!»Кофи прикрыл глаза. «Молчи, будь хитрым!» — умолял он самого себя. В висках колотили конические барабанные палочки. Уши будто забились серными пробками. Голос Бориса донесся издалека, глухо:— Со старшими детьми отцы больше времени проводят. Меня1 он уже манной кашей не кормил. И слава Богу. Я ее терпеть не могу. Катька меня раз попробовала накормить, так я всю манную кашу по ее голове растер. Помнишь, Кать?— А ты помнишь, какую трепку я тебе тогда задала? Хорошо помнишь?— Помню, — буркнул Борис и сделал обиженное лицо. — Маленького отлупить дело нехитрое…Кофи пододвинул Кате стул. Уселся рядом. Поднял рюмку.— У меня оригинальный тост, — сказал он. — За хозяев этого дома. За вас!Они выпили еще по чуть-чуть. Закусили сыром, вареной колбасой и капустным салатом.— А что, если мы что-нибудь из этого приготовим? — Катя покатала по столу африканскую картофелину. — Я голодна, как сто китайцев.— Кофи, напомни нам, беспамятным, где здесь ямс, а где эти… пататы.— Не пататы, а бататы! — поправила Катя.— У ямса клубни мельче, — сказал Кофи. — Ямс лучше жарить, как обычную картошку. Бататы лучше варить и кушать с чаем. Вместо булки. Странно, что Василий Константинович об этом не рассказывал.Кстати, где он? Где мама?— Докладываю: матушка в деревне, завтра вернется. Папа заступил в ночной дозор на складах фирмы «Тоусна».Катя поднялась, собрала на пальмовом листе ямс и отправилась на кухню. Оттуда крикнула:— Кофи, а кожуру тоже, как у картошки, срезать?— Точь-в-точь! — крикнул в ответ Кофи и вернулся к славному боевому прошлому отставного полковника Кондратьева. — И еще, Борька, мне странно вот что. Из Африки люди стремятся привезти сувениры.Маски везут, наконечники копий, стрел.Всё это развешивают на стенах, показывают гостям. А у вас ничего такого не видно.Африканские похождения отца очень мало заботили Кондратьева-младшего.У нового поколения новые ценности. Новые интересы.Африканские сувениры заботили Борьку еще меньше. Он действительно видел ритуальные африканские маски в некоторых домах и не испытывал к этим предметам ни малейшей тяги.— По-моему, отцу было в Африке не до этого. Он там государственными переворотами, насколько я знаю, занимался. Правительственные резиденции захватывал…Впрочем, Кофи, одна штучка у папы имеется. Сейчас покажу.Борис встал из-за стола и скрылся в родительской спальне. Кофи Догме налил себе водки и выпил одним махом, чему научился прежде, чем овладел русским языком.Борис прикрыл за собой дверь спальни и молча протянул Кофи какой-то предмет.Нож! Деревянная рукоятка в форме змеи, покрытая черным лаком. Страшное обоюдоострое лезвие тридцатисантиметровой длины. И крупные буквы гравировки, протянувшиеся от рукояти к острию:«А LА GUERRE СОММЕ A LA GUERRE».А ля гер ком а ля гер — на войне как на войне. Такими штуками французские парашютисты вспарывали животы недовольным по всей Африке. В начале шестидесятых.Когда французы ушли, то ножи, как водится, остались. Парашютисты меняли их на золото и алмазы. Дарили чернокожим возлюбленным. Отдавали черным колдунам в награду за амулеты бессмертия.Нож задрожал в руках молодого вождя.Он закусил губу. В голове грянули с беспощадной силой барабаны судьбы.
34 За окном угасал один из последних летних дней. Белые ночи были далеко позади.Неумолимо надвигался учебный семестр, и это дело надо было как следует отметить.На вечеринку Бориса, Катю и Кофи двоечник Дима привез в собственном джипе «Шевроле». Привез не куда-нибудь, а в чейто бывший дворец в центре Петербурга.Собственно говоря, это в школе Дима был двоечником, которого тащили из класса в класс благодаря папе, одному из секретарей Ленинградского горкома КПСС. Затем папа стал «новым русским» и купил двоечнику Диме джип и квартиру во дворце.Большое помещение с непривычки угнетает. Первым пример подал Борис: плюхнулся в кресло. И утонул. Катя постояла у картин и потащила Кофи за руку. Они осторожно примостились на краешке кожаного диванчика. Кофи посмотрел на часы.Половина девятого. За огромными окнами сгущались сумерки.— Сейчас я вам что-нибудь для души поставлю, — сказал двоечник Дима, подходя к стойке с радиоаппаратурой; он только что закончил разговор и небрежно швырнул трубку сотового телефона в одно из огромных кожаных кресел. — Пока народ не подвалил.Раздался мелодичный бой часов, и гости завертели головами, пытаясь обнаружить источник где-нибудь на стене.— Куда ты их запрятал, Димыч? — озадаченно пробормотал Борис.Хозяин выбрал компакт-диск, вставил под крышку проигрывателя и нажал пуск.Растянул удовольствие.— Никуда я их не прятал. Просто вы ищете часы настенные, а у меня напольные. Во-о-он там стоят. Начало девятнадцатого века. Штук на десять, думаю, потянут.Гостиная медленно наполнялась странными звуками. Скрежет, повизгивание, побрякивание, позванивание, постанывание. Какие-то удары, не связанные единым ритмом… И повторы, повторы, повторы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65