— Когда на тебя наваливаются девять рыл и один нож, уже думаешь не столько об их здоровье, сколько о своем.— Но дело было во время патрулирования. Вы все ехали в джипе. Как же прапорщик Иванов оказался один против девятерых черных бандитов?— Я просто вышел из машины попить.Жарко. Жажда.— Но уличный торговец ничего белому человеку не продавал, — моряк смотрел испытующе.— Правильно, — кивнул Иванов, — белому человеку не дали попить.— Но белый человек даже не подходил к торговцу! — напомнил моряк.— Потому что еще раньше я увидел нож. И после этого забыл о жажде… Послушай, Михаил, я не понимаю, к чему этот допрос? При чем здесь общее дело, которое мы делаем?Помощник капитана помолчал, как бы раздумывая: ответить или нет. Потер рукой лоб.— Понимаешь, Сергей, среди тех, кого ты отделал, оказался один сынок. Его папаша — правая рука у Хериса Ногмы. Ветеран освободительной борьбы. Словом, руководство Дагомеи требует отдать под трибунал виновных.В могучей груди прапорщика трепыхнулось сердце. К горлу подступила обида:— Да где бы был этот ветеран, если б не наша рота!— Именно потому трибунала они не дождутся. Однако представь, что наш посол выгораживает вас с Кондратьевым, толком не зная, что было на самом деле. Перед отбытием из Питера я встречался с Борисом Петровичем. Он предупредил, что вы с Кондратьевым старые боевые друзья и друг на друга доносить не станете. Но это и не требуется. Капитан по просьбе Бориса Петровича рассказал, что он видел, слышал и делал. Кто-то из вас запомнил одни детали, а кто-то — другие.При словах «Борис Петрович» сердце прапорщика вновь трепыхнулось.— С чего начинать? — решительно спросил Иванов. — Как я вышел из машины?Моряк налил еще коньяку. Протянул рюмку со словами:— Начинай сначала. С момента, когда вы выехали из гаража резиденции. Что первым бросилось в глаза? Что запомнилось?Иванов выпил и сказал:— Они все нам кланялись.— Как вы с командиром отреагировали на это?— Посмеялись. Он сказал, что французы были классными колонизаторами, умели выработать привычку уважать белого.Моряк тоже выпил коньяк и разлил из бутылки остатки.— Что еще сказал Кондратьев по поводу поклонов?— А почему ты не спрашиваешь, что я ему ответил по этому поводу? — насторожился Иванов.— Человек обычно запоминает чужие реплики лучше, чем свои, — объяснил помощник капитана. — Таково свойство памяти. Твои реплики нам хорошо известны из рапорта капитана Кондратьева. Поэтому, чтобы я тебя не задерживал зря, давай вспомним только то, в чем мы не уверены.«А ведь он там даже в письменной форме показания давал, — с укором подумал прапорщик. — Эх, если б Василий не смолчал, можно было бы обо всем договориться… Ладно, раз Борис Петрович одобрил, значит, дело чистое». — Потом капитан еще пожалел, что в Союзе не так. Ну, что наши чурки белым людям не кланяются.«Наконец-то! — обрадовался майор Лысенков. — Пошло дело…» Он нажал под столиком кнопку пуска магнитофонной ленты и переспросил:— Извини, Сергей, я не разобрал. Каккак ты сказал?
23 Утро окрасило нежным цветом поляну для собраний, шествий и молитв жителей деревни Губигу. Могучий ночной ливень превратил ее в большую лужу.Тем самым было сорвано ночное следствие, которое учинил вождь при помощи амбалов Параку и Канди. Люди разбежались по пальмовым лачугам и от крайней усталости забылись тяжелым сном. В их кошмарах стихия начисто смывала деревню в Зеленую реку.Первым, как цапля, высоко поднимая ноги, к племенному дереву пробрался главный колдун Каллу. Он предусмотрительно снял свежую галабию, сунул ее между ветвей и рухнул в грязь со словами благодарственной молитвы Солнечному богу.— Все, что нам нужно, это дождь! — поощрял колдун Господа. — Без дождя погибнут посевы и стада, без дождя вымрет народ фон!Покатавшись какое-то время в луже, колдун отряхнулся. Он вытер руку о словно наклеенный на голову газончик волос и, захватив галабию, отправился в пальмовый дом вождя.Нбаби сидел перед порогом и раскачивался в траурном ритме. Вряд ли он спал больше полутора часов. Желтоватые негритянские белки его глаз покрывала красная паутинка.— Вождь, позволь, я поведу народ на поиски твоей младшей дочери.Старик посмотрел стеклянным взглядом. И протяжно застонал. А постонав, вовсе закрыл глаза и ответил:— После дождя на подступах к лесу в стороне Абомея сплошная топь. Сегодня нельзя идти.— Вождь, позволь, я прикажу народу сделать маркъяны, — настаивал колдун.Маркъянами жители деревни называли переносные гати — тонкие стволы молодых пальм, скрепленные особым образом пальмовой пенькой.Вождь поморщился, как от зубной боли. Воистину, кесарю кесарево, а слесарю слесарево.— Пока люди будут вязать маркъяны, дорога высохнет. Завтра мы отправимся на поиски Зуби.На следующий день, увязая по щиколотку в непросохшей грязи, народ двинулся между хлопковым и ямсовым полями. Возглавлял шествие колдун Каплу.В арьергарде худой бык с саблевидными рогами тащил повозку. В ней сидел убитый горем отец.Все дальше за спиной оставалась родная Зеленая река. Наконец, на второй час изнурительного пути, в стороне Абомея показался лес.Любой белый человек назвал бы такой лес джунглями. Если бы здесь росли только деревья! Если бы здесь росли только кустики с длинными, сладкими, похожими на раздувшийся хрен, корнями!Это был муссонный тропический лес.Труднопроходимым его делали высоченные густые заросли злаковых растений. Тысячи лиан, перевиваясь и перекрещиваясь, преграждали путь.Молодой негр Гимель продирался сквозь грубые стебли лесных злаков. То и дело он взмахами ножа рассекал деревянистые тела лиан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65