Какой-то пьяный купец продал ее старьевщику, а тот – мне!..
Гиерон с изумлением узнал ту самую накидку, которая досталась ему от Микста и была позже оставлена в домике Евпории. «Пьяный купец» был не кто иной, как Клитарх по прозвищу Жаба. Это он продал накидку и пропил деньги!
Гиерон с внутренним содроганием думал о предстоящем путешествии. Ему грезились страшные бури и не менее страшные встречи с пиратскими судами, а то и римскими быстроходными либурнами.
«Видно, от судьбы не уйдешь, – подумал он с тайным воздыханием. – Я хотел стать пиратом, но побоялся!.. За это боги решили посмеяться надо мною, они устроили все так, чтобы я попал-таки на море и испытал на себе его гнев!»
Ему сильно захотелось побывать у Евпории, оправдаться перед нею за невыполненное намерение бежать в пираты. «Теперь-то она уже не будет смеяться, ведь не по своей воле отправляюсь я в плавание. Причем наверняка и бесповоротно!.. Боги что-то задумали!»
Опоясавшись коротким мечом, Гиерон накинул на плечи старый плащ, а подарок хозяина аккуратно свернул и взял под мышку. Через полчаса он был у калитки Евпории и засвистал дроздом, давая знать о себе.
– Тсс… – встретила его озабоченная и заплаканная Дидона, приложив палец к губам. – Послушай!
Из глубины домика, окруженного цветочными клумбами, доносились глухие звуки ударов вперемежку с грубой бранью и женскими воплями.
– Это хозяин Клитарх наказывает Евпорию!
Гиерон отстранил служанку и приблизился к дверям дома.
– Зазналась, подлая, зазналась! – слышался гневный голос Клитарха. – Отказываешь выгодным гостям, жрешь и пьешь хозяйское, а что даешь мне?
– О Клитарх! – отвечала Евпория, рыдая. – Но эти гости – грязные матросы, деревенские скотоводы, не умеют сказать приличного слова и дышат луком и чесноком! Они противны мне!
– Они несут деньги – это главное! А что они тебе противны, меня не касается!
– Пойми, Клитарх, после этой неумытой оравы портовых пьяниц и пастухов уже ни один горожанин не зайдет ко мне посидеть у очага и послушать мою игру на кифаре!.. Всякий скажет, что не приятная женщина живет здесь, а грязная уличная гетера, которая не брезгует медными деньгами матросов!
– Да, но твои горожане сидят и слушают, а матросы и пастухи приносят хотя и медные, но деньги!
– Не буду я принимать матросов!
– Нет, будешь!
Послышались удары и брань.
– Слушай, – сообразил Гиерон, обращаясь к плачущей Дидоне, – утри слезы, не тебя бьют. Мы сейчас прекратим это!.. Иди скажи, что в воротах ждет приличный гость!
Служанка, утирая слезы, робко поднялась по ступеням крылечка и вошла в дом. Через минуту крики и звуки побоев прекратились. Дидона вышла и сказала:
– Как ветром сдуло! Вышел через заднюю дверь! И наказал, что, если к его возвращению не будет денег, отправит Евпорию, а с нею и меня, на рынок с рогожками в руках!
– А, пират, добытчик! – встретила Гиерона хозяйка дома с досадой в голосе. – Так это ты и есть тот «приличный гость», который ждал в дверях?.. О боги, не миновать мне опять хозяйской палки! Ну, говори, как твой хозяин прославился на весь город и вошел в милость к Махару! Говорят, он отправляется в плавание?
– Мы вместе отправляемся, Евпория!
Женщина не удержалась от смеха, одновременно хватаясь руками за избитые плечи.
– Ха-ха-ха!.. Ты уже не пират, а царский моряк? Поразительно! Ты неплохой парень, весельчак, но я не верю тебе больше – ты лгун и трус!
– Я трус? – возмутился Гиерон. – Нет, Евпория, я не трус, просто у меня в голове есть немножко мозгу!.. Что толку в опрометчивости и глупой отваге? Да, я отказался от пиратства, так как мой господин пошел в гору!.. Я опять сыт и каждый день пью вино!.. Что еще надо?.. А сейчас я взойду на корабль не по своему желанию, а по приказу хозяина. И буду не матросом и не пиратом, а личным телохранителем господина! Мне все будут кланяться, как приближенному наварха!.. За что же ты обзываешь меня лгуном и трусом?.. Не ожидал я этого от тебя! А я пришел сказать, что все добытое в плавании принесу тебе! Вот ты назвала меня трусом. Да не я ли сидел в яме у Парфенокла и смеялся в глаза палачам, когда они потащили меня на дыбу и начали крутить зубчатое колесо? Жаль, ты не могла видеть меня в тот страшный час!
– Да? – Евпория широко открыла глаза, невольно содрогнувшись. – Ты был в руках палачей и не испугался?
– Ты еще будешь сомневаться в этом!
– Как же ты остался цел и жив?.. Парфенокл помиловал тебя?
– Ого! Парфенокл содрал бы с меня кожу! Он не простил мне песенку, которую я сочинил о нем и о Миксте! В ней я использовал твои ругательства… Ты мастерица ругаться!
– Мои ругательства?.. А я-то при чем?
– А при том, что ты мастерски ругаешь своего Жабу-Клитарха! За глаза, конечно!.. Мне такого не придумать. И я твои словечки, словно стрелы, измазанные навозом, пустил как бы в Микста, а на самом деле в Парфенокла. Это все поняли. Свиная утроба, кошачий кал!.. Как думаешь, трусливый посмел бы так ругать архонта?
– Это верно, – притихшим голосом ответила Евпория. Она уже не смеялась над своим гостем, а смотрела на него с любопытством и уважением. «Нет, – думала она, – этот Гиерон совсем не такой уж нарцисс и сделан не из сырой глины!.. Действительно, песенку пели всюду, к великой досаде Парфенокла. Кто же осмелился сочинить такое?.. Все он же, Гиерон!»
– Как же ты был спасен? – переспросила Евпория, потирая ладонями ушибленные места.
– А так, что у хозяина оказались два заложника, лучшие воины Парфенокла. О, Асандр знал, что я стою не меньше двух воинов! И произошел обмен – Парфенокл получил своих воинов, а я остался жив и готовлю новые насмешки против Ахаменов!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31