Глуп и не умнеет, хотя и вырос большой.
Перисад-старший не выдержал и расхохотался. Вид взлохмаченного парнишки и те отзывы, которые давал о нем старшина, развеселили царя. Рассмеялась и Камасария, хотя в ее глазах продолжали вспыхивать строгие огоньки.
– Иди ты, нерадивый комарх. Нерадивый, ибо допустил хорошего бегуна на праздник в таком виде. Впервые вижу в царстве такого оборвыша. Есть у него родители?
– Сирота он.
Савмак при этих словах раскрыл рот, готовясь что-то сказать царице, но два сотника одернули его и шикнули, требуя, чтобы он молчал.
– За победу парень получит свое, – как бы раздумывая, сказала Камасария, – а за самовольство заслужил наказание. Как ты думаешь?
Она обратилась к наследнику. Тот стоял и смотрел на крестьянского оборвыша с брезгливостью. Он даже не понимал, зачем бабушка тратит время на него. На вопрос ответил быстро:
– Думаю, что он заслужил гибкие лозы, так же как и старшина.
Все окружающие поспешили издать одобрительные восклицания. Но Камасария думала иначе. Давно она не видела таких беззлобно-восторженных глаз, как у этого подростка. Его взгляд был взглядом верующего, представшего перед божеством. За такие чувства, какие отражены в этих кристально-чистых зеленоватых глазах, было бы опрометчиво платить «гибкими лозами». Подумав немного, она медленно, но непререкаемо сказала:
– Старшине надо было бы влепить двадцать палок, да уж ладно, ради праздника прощаю его. А этого лестригона и порченого малого тебе, Фалдарн, следует взять в школу воинов. Из него получится хороший пеший лучник. К тому же он бегает, как лошадь. На состязаниях между городами он покажет себя! Он соберет нам все призы. Идите!
Она махнула розовой ручкой. Старшина с радостью схватил Савмака за руку и повел прочь, смеясь и утирая слезы. Тот не понимал, что, собственно, произошло, ступал черными ногами по сухой траве и не мог уразуметь, почему его провожают смехом и одобрительными возгласами.
Так неожиданно решилась судьба юного сатавка.
Впрочем, такие случае совсем не были редкостью. Ежегодно лучшие юноши и девушки отбирались по деревням и становились «царскими вскормленниками». Из них готовили воинов, слуг и служанок. Красивые девушки попадали в услужение к богатым людям и даже оставались во дворце, иногда становились наложницами самого царя или его друзей. Воины отправлялись в походы против диких племен на ту сторону пролива, а также пополняли городскую стражу и охрану рабов. Крестьяне по ряду причин относились к городским рабам недоброжелательно, и им можно было доверить надзор над эргастериями. «Теперь ты будешь жить в городе и каждый день есть досыта, – говорили таким избранникам, – а твои родители получат облегчение – им не кормить тебя».
Таким образом, поработитель, забирая детей у нищего сатавка, выступал в роли отца-благодетеля. Внушалась мысль, что стать вскормленником царя – великая честь и милость. Вскормленник обязан был до конца дней своих быть благодарным и преданным своему благодетелю, то есть на деле становился рабом, хотя это слово и не произносилось в таких случаях. Все-таки сатавки и их потомство по закону рабами не считались.
Решение царицы и вся история с Савмаком мгновенно стали известны всем. Всюду прославляли мудрость, великодушие и справедливость старой царицы.
По возвращении с праздника вся деревня показывала пальцами на Савмака, который прибыл не пешком, идя рядом с лошадьми, но сидя на возу возле комарха. Кто ожидал, что Савмака за его выходку накажут гибкими лозами, просчитались. Мальчишка получил ночлег в конюшне комарха. Потом мылся в бане и примерял чистую холщовую рубаху.
– Просто диво с этим Савмаком! – говорили селяне. – Дурень, бездельник, а попал в такую неслыханную милость к царице, удостоился награды!..
– Удивительно это!.. Тут не обошлось без колдовства!
Пробовали расспрашивать парня о смерти деда, но тот ответил столь невразумительно, что все махнули руками.
– Одно слово – порченый. Его степные духи давно оседлали. Ведь старик-то был колдуном. Все помнят рассказ одной старухи о том, как она шла поздно ночью и видела старого Баксага. Он бежал на четвереньках, потом обернулся волком. Кое-чему он и внука научил.
– А я так думаю, – философски рассуждал Дот в кругу крестьян, – что дуракам всегда счастье. Ибо за дураков думают боги!
– Может быть, – соглашались многие.
Лишь самые старые и опытные мужи качали головами и выносили свое:
– Этот Савмак не столько дурак, сколько хитрец. Дед научил его, как легче жить на свете… Остается тайной – кто убил Баксага? И кто помог убежать тому бродяге?..
Далее шли разговоры шепотом о том, будто бродяга говорил людям, что вольности сатавков должны вернуться. Но это были запрещенные, страшные разговоры. За них преследовали.
А Савмак, уже одетый в новую рубаху, помогал Иксамату убирать навоз со двора старшины и ждал отправки в Пантикапей.
Свои замыслы о мести за деда он затаил. И больше ни с кем не разговаривал о смерти Баксага и ее виновниках. Да и крестьяне как-то стали сторониться его.
Старшина же спешил разделаться со странным и диким парнем, которого раньше сдерживал дед, а теперь никто. С таким наживешь беды. Тем более что он оставался единственным свидетелем смерти пасечника и знал правду, которую надо было скрыть от народа.


Глава третья.
В школе воинов

1

Они подъезжали к Пантикапею по дороге, окаймленной курганами, под которыми похоронены скифские цари и князья давних времен.
У стен боспорской столицы увидели много людей. В большинство это были бедняки, такие же, как и в родном селении Савмака, убогие, оборванные и, по-видимому, голодные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38