Один из них крикнул:
– Есть еще «Отрада Сердцу» на улице Рыбного Рынка! Пойдем-ка туда.
– Улица Рыбного Рынка?
– Да, в южном углу гавани. А ты бы, – задумчиво добавил он, – подождала нас здесь.
– Я с вами, – сказала она.
Улица под жарким взором послеполуденного солнца буквально колыхалась от запаха рыбы, лежащей с остекленелыми глазами в каплях влаги на рыночных прилавках. Бри еле слышно простонал. Рэдерле, подумав о путешествии, которое они совершили от располагающих к мирному созерцанию стен училища через лабиринт Кэйтнарда на самую шумную в городе улицу, захламленную рыбьими головами и хребтами, полную фыркающих кошек, вполголоса прыснула.
– Трактир «Отрада Сердцу».
– Ну и ну, – тяжко вздохнул Бри Корбетт, когда учащиеся исчезли внутри. Он почти утратил дар речи. Трактирчик был маленький, обшарпанный, задняя часть его осела от ветхости. За грязными окнами творилось нечто бурное и красочное. Корабельщик положил руку на шею скакуна Рэдерле и покосился на девушку.
– Хватит. Я везу тебя обратно.
Ее усталый взгляд остановился на потертом каменном пороге трактира.
– Не знаю даже, где еще смотреть. На пляжах, что ли? И все-таки я хочу сама его найти. Иногда лишь одно хуже, чем когда точно знаешь, что думает Руд, – это когда вообще не знаешь, что он думает.
– Я найду его. Клянусь. А ты… – Внезапно дверь трактира открылась, и Бри повернул голову. Один из учеников, который им помогал, стремительно низвергся на булыжники под носом у коня Корбетта. Затем, пошатываясь, поднялся и выдохнул:
– Он тут.
– Мой брат? – воскликнула Рэдерле.
– Он самый. – Юноша облизал кончиком языка рассеченную губу и добавил: – Вы только полюбуйтесь. Кошмарики. – Он пошире распахнул дверь и снова нырнул в бешеный водоворот синего, белого и золотого, который кипел, то отбрасываемый, то устремляющийся к пламенеющей алой сердцевине. Корабельщик с тоской уставился на невиданное зрелище. Рэдерле уронила лицо в ладони. Затем через силу соскользнула с лошади. Одеяние Полдороги-к-Мастерству без его обладателя внутри, пролетев у нее над головой, шлепнулось на золотую гладь лужи среди булыжников. Рэдерле шагнула к двери, протест корабельщика утонул в кабацком шуме. Руд в своем ослепительном разодранном одеянии время от времени выныривал из колышущейся мешанины тел.
Лицо у него было суровое и сосредоточенное, несмотря на разбитую скулу, как будто он спокойно занимался, а не раздавал ловкие удары в трактирной потасовке. Она, как зачарованная, глядела на ощипанного безголового гуся, который рассек воздух над самой макушкой брата и шмякнулся о стену. Затем окликнула брата, но он не услышал. Одно его колено упиралось в поясницу какого-то ученика, одновременно он стряхивал со своего локтя другого парня – маленького, жилистого, одетого в белое, – пока тот наконец не полетел на взбешенного трактирщика. Какой-то силач в золотом с безжалостной физиономией схватил Руда сзади за шею и запястье, вежливо промолвив: «Господин мой, не угодно ли остановиться, пока я не пересчитал твои кости?» Руд, слегка заморгав от боли, внезапно качнулся; силач выпустил его и медленно сел на мокрый пол, скорчившись и тяжело дыша. Последовало общее нападение сплоченного отряда учащихся, которые пришли с Рэдерле. Она снова потеряла из виду брата; вдруг он возник рядом с ней, грозно дыша, поглощенный схваткой с мускулистым рыбаком, на вид могучим и неодолимым, как Большой Белый Бык из Аума. Кулак Руда, заехавший рыбаку под ребра, едва ли того обеспокоил. Рэдерле терпела, пока рыбак не собрал одной лапищей горловину Рудова одеяния, а другую не сложил в кулак и не отвел. И тогда сестра занесла над верзилой винную флягу – где она ее только умудрилась подхватить? – и обрушила на бычью башку. Бугай выпустил Руда, плюхнулся на пол и заморгал, весь в вине и осколках. Рэдерле в смятении вытаращилась на него. Затем поглядела на Руда, который уставился на нее саму.
Как только он притих, тишина распространилась по всему заведению, разве что по углам еще шли мелкие свирепые драчки. От изумления Руд прямо на глазах у нее трезвел. Расплывшиеся, опьяненные боем лица оборачивались к ней по всему залу; трактирщик, ухвативший двоих за головы и собиравшийся стукнуть их друг о дружку, пялился на дочь короля Ана, разинув рот, и очень походил на рыбину с прилавков. Она уронила горлышко фляги; тоненькое звяканье растворилось в густой тишине. Рэдерле бросило в жар, и она сказала окаменелому Руду:
– Прости. Я не собиралась встревать. Но я ищу тебя по всему Кэйтнарду, и мне не хотелось, чтобы он тебя покалечил, прежде чем я успею с тобой поговорить.
Наконец, к ее облегчению, брат шевельнулся. Он обернулся, потерял было равновесие, восстановил его и сказал трактирщику:
– Пошли счет моему отцу.
Руд вышел на крылечко с каким-то дребезжанием – наверное, это стучали его зубы, – дотянулся до коня сестры и приник к нему, прижавшись лицом к чепраку, прежде чем что-то сказать. Вскоре он поднял голову и заморгал.
– Так ты и вправду здесь? А я-то решил: ну и набрался же я. Во имя Хела, зачем ты торчишь среди этих рыбьих костей?
– А как ты сам считаешь, во имя Хела? – спросила она. В ее голосе, измученном и тихом, выплеснулись наконец все ее горе, смятение и страх. – Ты мне нужен.
Он выпрямился, обхватил рукой ее плечи, прижал к себе и сказал корабельщику, который спрятал лицо в ладони и тряс головой:
– Спасибо тебе. Не пошлешь ли кого-нибудь забрать мои вещи из училища?
Голова Бри Корбетта поднялась.
– Все вещи, господин?
– Все. Каждое мертвое слово и высохшее винное пятно в спальне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63