О секретных документах имперского управления безопасности не было сказано ни слова, хотя жестяные ящики, в которых они хранились, никак не могли рассыпаться от ржавчины: без кислорода этот процесс идет очень медленно.
Летом 1985 года западногерманское телевидение показало и фильм, снятый Фрикке, который сопровождался тем же комментарием. Как и прежде, папки с таинственными документами были слишком горячи, никто не хотел обжечь пальцы.

Дорожные чеки паломников в Палестину
Январь 1947 года. Париж. Следы фашистской оккупации заметны повсюду. Четвертой республике еще всего два года.
Жизнь в Париже во многом схожа с жизнью в столицах других европейских стран, хотя здесь нет таких удручающих разрушений, как в Варшаве, Берлине или Будапеште. Жизнь берет свое. Все жизненно важные товары рационированы. Французский франк на рынке стоит немного, хотя «маленькому человеку с улицы» не хватает и его. Курс франка к доллару составляет примерно 200 к 1. Торговцы в маленьких уютных лавках на когда-то бурлящих улицах Монмартра или где-то в других знаменитых или безвестных уголках Парижа могут предложить только то, что распределяется по карточкам, или не пользующиеся спросом безделушки. Большинство магазинов вообще закрыто. Из когда-то первоклассных, известных гостеприимством отелей и ресторанов почти не доносится голосов французских шансонье. В развлечениях доминируют джаз, буги-вуги, мелодии Гленна Миллера…
К новому «жизнеощущению» относится также черный рынок, на котором есть все. Бриллиантовые колье, украшения из золота, персидские ковры обмениваются на продукты питания и возбуждающие средства (кофе, табак и пр.). На черном рынке за доллар дают 250 и больше франков. К самым тяжелым последствиям войны относится и массовая безработица. Многие из тех, кто в годы войны боролся в Сопротивлении, видят, что общество платит им холодным безразличием. В эти годы всеобщей послевоенной нужды растет число всякого рода мошенников, подделывающих все, что с аппетитом проглатывается черным рынком.
Фальсифицируется все, что имеет спрос: американские доллары, швейцарские франки, продуктовые карточки, разного рода разрешающие документы. Но это - сфера деятельности самых квалифицированных мошенников. Другие поступают проще: продают глину в восстановленных банках из-под американских консервов или самодельные сигареты в восстановленных и искусно запечатанных американских пачках, как «Лаки страйк» или «Кэмел». Не подделывают только французский франк. Эта валюта слишком обесценена, чтобы ради нее подвергаться риску, и серьезному: грешник, попавший в объятия правосудия, в худшем случае может получить пожизненное заключение.
К чести тех, кто в свое время поставил свой «имитационный» дар на службу Сопротивлению, надо сказать, что не они развернули предприятия по производству всевозможных фальшивок. Для этого требовались люди иного склада: опытные стратеги, разбиравшиеся в перипетиях экономической жизни, люди с выраженным деловым чутьем и хваткой, способные наладить не только масштабное производство фальшивок, но и их сбыт. Те же, кто был готов обратить свои деловые качества в наличные деньги, знали, что со времен Сопротивления во Франции было предостаточно разнообразной техники, с помощью которой можно изготовлять разные фальшивые документы и деньги, и что есть много безработных «экспертов».
Среди «великих», кто с полным правом мог гордиться тем, что именно он является «душой» того или иного явно сомнительного предприятия, был и Збигнев Пославский, поляк в изгнании, со слегка седеющими волосами, официант по профессии. Ему было почти 50. В 20-х годах он работал в гостиничных ресторанах, познакомился с нравами «высшего общества», за «особые услуги» получал щедрые чаевые и жил безбедно. Но те, кому он угождал, жили лучше.
Збигнев не долго спорил с судьбой и подыскал себе новое амплуа, которое давало бы больше возможностей для реализации его способностей. Он подкладывал бомбы, решая таким образом проблемы конкурентной борьбы своих заказчиков. Скоро он стал пользоваться большим спросом. Война прервала карьеру Пославского. Вот и сейчас, в январе 1947 года, у него не было достойного занятия.
Утром 17 января Збигнев Пославский расположился у окна своей скорее плохо, чем хорошо меблированной квартиры, которую он снимал, и лениво перелистывал бульварную газетенку, знакомясь с сенсационными сообщениями о том, что дамские юбки стали укорачиваться, что Агахан помпезно отпраздновал в Бомбее свой день рождения, об очередном разводе одного из министров.
Перед обедом приходит гость, которого Пославски» ждет. Это молодой человек 30 с небольшим лет. Збигнев"! знает его всего пару дней и связывает с ним некоторые планы на будущее. Гость называет себя Джолли. Пожалуй, никто в Париже не знает ни его настоящего имени, ни фамилии. Уже это для Збигнева означает, что он нашел себе стоящего партнера. У Джолли демисезонное пальто, сшитое у хорошего портного, он носит богемно-экстравагантный галстук с изображением обнаженной дамы и на нем ковбойская шляпа, дающая понять, что он американец. Во всем остальном он мало отличается от хозяина комнаты, если не обращать внимания на его фальшивый паспорт, который дает ему право считаться торговцем восточных ковров и табака. Во всяком случае оба немало повидали на своем веку.
Джолли говорит на плохом французском, зато Збигнев изъясняется по-английски лучше. Оба хорошо понимают друг друга, когда разговор вращается вокруг событий мировой политики, о положении на Ближнем Востоке. Сейчас там речь идет о праве евреев на национальное существование.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78