На многих деревьях были подвязаны маленькие соломенные снопики, означа
вшие, что урожай с этого дерева муниципалитетом продан.
Следы войны всюду. У обочин дороги Ц то остов сгоревшего танка, то брошен
ное орудие, в жерло его засунут пучок травы.
В Карловы Вары приехали к обеду. Нас поместили в «Империал», один из двух с
анаториев, которые чехи подарили Советской Армии.
Работать вместе мы умели, а отдыхать… С утра бежали за газетами, покупали
свежие советские, чешские, читали, спорили, не давали себе покоя. Все же по
степенно вошли во вкус, к отдыху располагал и роскошный номер: кабинет, го
стиная, спальня. Рано утром Ц к гейзеру, посасывали водичку из носиков ка
рлсбадских кружек. Потом разгуливали по холмам вблизи «Империала», ходи
ли и вдаль.
Чешских крон у нас было немного, но на газеты И каждый день на букетик цвет
ов у Бориса Аркадьевича хватало. Принес, помню, в день свадьбы букет роз и
торжественно заявил: «Отныне и до самых последних дней у тебя всегда буд
ут цветы». Он приносил их мне на мой рабочий стол в служебном кабинете. В в
оскресенье букет свежих цветов появлялся дома на обеденном столе. Этот с
держанный, немногословный, на вид суховатый человек имел большое, доброе
и умное сердце. Как-то в порыве откровенности он сказал мне: «Если я прожи
л день и не совершил ничего полезного, не подарил никому радость и мне ник
то не улыбнулся, это потерянный для меня день».
Прогулки по окрестностям Карловых Вар были полны впечатлений. Мы оба уме
ли мечтать, заглядывать в будущее, думали о том, что когда уйдем в отставку
, то попросим дать нам какой-либо самый отсталый поселок или район, в кото
рый мы вложим весь наш жизненный опыт, все, что мы познали во время заграни
чных странствований: финскую чистоплотность; немецкую экономность; шве
дский менталитет Ц национальный характер, в чем соединились и благораз
умие, и благополучие, и зажиточность, и тот внешний вид, когда трудно опред
елить возраст шведа Ц от 30 до 60; норвежскую любознательность, свойственн
ую вечным морским путешественникам; австрийскую любовь к музыке, книгам
; болгарскую Ц к песням и танцам; английскую привязанность к традициям, в
ней объединилось все Ц от великого до смешного.
В семейной жизни не было у нас жажды наживы, «вещизма». Мы ничего не нажили
. У нас была жажда познания.
В те карловарские дни мы пережили взлет нашей влюбленности. Забрались ка
к-то на вершину горы, на которой установлен памятник Петру Первому. «Петр
Алексеевич, будьте свидетелем того, как я влюблен. Ц Борис Аркадьевич об
хватил меня. Ц Вчера мне казалось, что это вершина любви, а сегодня я любл
ю больше, чем вчера. Неужели наступит час, когда любовь превратится в прив
ычку? Нет, Петр Алексеевич, подобное не случится. Это наше, хотя и запоздал
ое, свадебное путешествие».
Но осуществить задуманное не довелось. Путешествие наше неожиданно пре
рвала телеграмма из Москвы. Мне предлагалось немедленно вернуться домо
й, а Борису Аркадьевичу отбыть в Баден и дожидаться дипкурьеров, которые
привезут «особо важное задание».
Решили, что я полечу в Москву из Вены. С Прагой авиасообщения тогда не было
.
Мы отправились в Баден, близ Вены, остановились в гостинице. Баден со всех
сторон окружен лесистыми горами, они были расцвечены осенними красками
Ц от темно-рыжих до ярко-красных, и казалось, ни один листик еще не облете
л. Было почему-то очень грустно. Утром я улетала и должна была ехать на Вен
ский аэродром.
Помню нашу тревожную ночь. Налетела буря. Ветер выл, стонал, трещали дерев
ья, предчувствие беды разрывало сердце. Я очень редко плачу. Разучилась с
детства. Но в эту ночь я рыдала, не знаю отчего.
Под утро мы увидели, что за окном бушует рыжая метель, сквозь которую на мг
новение возникали совершенно обнаженные деревья. А ветер, как погромщик
, вздымал и вздымал копны пожухлых листьев…
Поехали на аэродром. Буря продолжала свирепствовать. По пути видели вырв
анные с корнем деревья.
На аэродроме самолеты были укреплены стальными стяжками. Полеты отмене
ны. Разрешили подняться только большой грузовой машине. К ней нас и напра
вили. Видим, один крохотный самолетик сорвался с тросов и, ломая крылья, ку
выркаясь, вдруг оказался выброшенным за пределы аэродрома. Страшное зре
лище.
Меня усадили в грузовой самолет, наполненный пустыми ящиками, бочками, к
артонными коробками. По бокам фюзеляжа Ц скамейки и одно подобие кресла
, в него меня и усадили. Выяснилось, что летят в Москву за продовольствием
к ноябрьскому празднику.
Борис Аркадьевич сунул мне в карман какую-то коробочку. Догадалась: духи
«Шанель». Знала, что в Москве буду искать в перчатках, в пижамных карманах
, в несессере записку. Крохотный листок с объяснением в любви он обычно уп
рятывал в моих вещах.
Ц До скорого свидания, Ц сказал он.
Ц Желаю удачи, Ц ответила я.
Мы простились. И оба каким-то шестым чувством поняли, что расстаемся навс
егда. Чувство это не покидало меня два с лишним месяца и даже тогда, когда
я получила его записку: «Новый год встретим вместе».
Но неожиданно меня вызвал заместитель начальника управления, в котором
работал Борис Аркадьевич Рыбкин, и, пригласив сесть, по-солдатски прямо з
аявил:
Ц Ты прошла все: огонь и медные трубы и сейчас мужайся. Ц Он набрал возду
х и глухо выдохнул: Ц Борис погиб.
Два эти слова не свалили меня с ног. Они просто не дошли до моего сознания,
и я спросила:
Ц Совсем погиб?
Ц Да, совсем… Погиб там, но хоронить его будем здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129