Вечером в Грановитой палате подводили итоги дня в присутствии царицы. Отец Михаил слегка дулся, но сознавал умом, что большая часть замечаний – справедлива. Князь Пузатый выглядел гораздо веселее, нежели утром, а вот наша троица героев – зело мрачнее. Понимали, что умом Россию не поднять, нужны дополнительные силы и финансовые вливания.
– А как вы, господа министры, собираетесь навести порядок в посадах? – язвительно спросила Софья Алексеевна. – Прикажете мне платить мужикам, чтобы прибирались время от времени возле своих наделов?
– С этим как раз проблем нет, – ответил Иннокентий, – нас, Государыня, снова должен выручить метод кнута и пряника. В каждом посаде будет ежедневно проводиться конкурс на самую ухоженную усадьбу. По итогам конкурса вручается премия – два золотых червонца. У кого окажется хуже всех – наложим штраф. Но поменьше. Приз должен быть всегда выше – люди должны тянуться к прекрасному.
– А как со вдовами и неимущими? – не сдавалась царица. – У них ни сил, ни возможности.
– Вдовам и уж совсем неимущим поможет коммунхоз. – Иннокентий выразительно глянул на князя Пузатого. Тот кивнул.
– Чем смогем, тем помогем.
– А средства для помощи? – не отставала Софья Алексеевна.
– А средства поступают в результате правильного налогообложения и уменьшения размеров казнокрадства, – резко выступил Ростислав.
– Ну-ну, – сказала царица, – дерзайте, но не дерзите. И учтите: спуску я вам не дам.

Глава 20. Гея. 4.09.1698.
Возвращение блудного попугая

– Мин херц! – удивленно воскликнул Меньшиков, когда их карета проехала заставу Земляного города, где чистые, аккуратные и подтянутые стрельцы противу обыкновения бодро несли службу. – Москва ли это?
Двадцатипятилетний хлыщ с томным лицом, он развалился на бархатном диванчике и чистил ногти костяной аглицкой фенькой с перламутровой ручкой. Напротив сидел мрачный Петр в голландском платье и думал о чем-то своем. Временами лицо его искажала судорога, и тогда Алексашка испуганно вжимался в диванчик. Тем не менее восклицание приятеля он услыхал.
– Что, майн либер Сашка, по-маленькому захотелось? Терпи, друг ситный, терпи. Кому в Можайске было говорено не хлестать столько квасу! Развивай живот – приучай терпеть!
Довольный отповедью, он снова ушел в себя. Разлука с Анной, продолжавшаяся полтора года, камнем давила на сердце, обручем сжимала грудь, свинцовой тяжестью наливала чресла...
Но тут же мысли переключались на нерадивых бояр. Кажись, поставил бы их раком, да и этими чреслами...
Алексашка тем не менее глядел в окошко, раздвинув занавесочки. Не нравились ему перемены, произошедшие с городом. Подметенные улицы, не такие чистые, как в том же Бранденбурге, конечно... но не бросаются в глаза мусор и кучки конских яблок. Не воняет помоями, которые обычно выливаются прямо на улицу. Кое-где подправлены покосившиеся заборы. На всех кабаках сменены вывески – причем сменены недавно – еще дерево не потемнело. Узорной надписью выполнено название – небольшое, букв не более чем в шесть, а рядом для неграмотных – рисунок.
Куда-то подевались стайки нищих, калек и юродивых. На Варварке, у кабака со смешным названием «Синий Бык» стоят невиданные доселе столики, у столиков резные лавки, над столиками развеваются брезентовые опахала. За столиками сидят люди всех мастей: мужики, подьячие, купцы черной сотни. Чинно потягивают из оловянных стаканчиков хлебное вино. Почти как на Кукуе. Краем глаза Алексашка заметил, как к разбуянившемуся мастеровому шагнул дюжий молодец и, положив тому на плечи руки, силой усадил на место. Товарищи буяна принялись его успокаивать.
Меньшиков пожал плечами и снова завертел головой. Вот и дом князя-кесаря, верного сторожевого пса для друзей, злого медицинского кобеля для врагов. Крытая тесом и поросшая мхом крыша приводилась в порядок: несколько холопов очищали ее скребками ото мха, а двое каких-то усатых заменяли прогнившие осиновые пластинки на новые. Петр больно толкнул Алексашку в плечо.
– Иди спроси, где дядя?
Данилыч, покряхтывая, вылез из кареты и, приставив ладонь к глазам, несколько секунд разглядывал преображающийся дом.
– Эге-гей! – звонко крикнул он. – Где Федор Юрьевич, отвечайте живо!
Один из усачей оторвался от своей работы и неожиданно свирепым басом ответил:
В Кремле, – заходившее солнце светило ему прямо в глаза, поэтому он повторил жест Меньшикова. Тот, думая, что его передразнивают, топнул ногой и опять закричал:
– Когда возвернуться обещал?
– За полночь! – буркнул мастер и вновь занялся своим делом.
Завернув трехэтажного матюка, Алексашка вернулся к карете.
– Ну что? – спросил его Петр.
– В Кремле, – буркнул либер комрад и залез на мягкое сиденье, – распустил людей князь, не похоже на него.
– Похоже! – баском хохотнул Петр. – Вели в Кремль.
Карета вновь покатилась по улочкам, на которые начали спускаться сумерки. Уже почти совсем стемнело, когда путешественники проехали в Спасские ворота, и разгоряченные кони замедлили ход, приближаясь к государеву дворцу.
Первым делом Петр хотел увидеться с князем-кесарем, чтобы получить информацию из первых рук. Письма с симпатическими межстрочьями не раскрывали полной картины нравственного падения стрельцов, царю хотелось знать, насколько отрава проникла в тех, кто был призван стоять на страже его интересов. Все эти Шеины, Львы Кирилловичи, Патрики Гордоны. Цыклер тоже не внушал доверия – всю свою жизнь держал нос по ветру и угадывал малейшие колебания окружающей среды. Гордон в прошлый раз сам пришел, но по доброй воле ли? Или испугался, старый пес, жизнь на плахе закончить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111