"Все же именно в Киеве заложено зерно будущего трагического раскола в
русской культуре. Смысл этого факта до сих пор, кажется, ускользал от внимания
ее историков. Более того, в нем всегда видели наше великое национальное
преимущество, залог как раз органичности нашей культуры. Я имею в виду
славянскую Библию и славянский литургический язык. В этом наше коренное отличие,
в самом исходном пункте, от латинского Запада. На первый взгляд, как будто,
славянский язык церкви, облегчая задачу христианизации народа, не дает
возникнуть отчужденной от него греческой (латинской) интеллигенции. Да, но какой
ценой? Ценой отрыва от классической традиции. Великолепный Киев ХI-ХII веков,
восхищавший иноземцев своим блеском и нас изумляющий останками былой красоты, —
Киев создавался на Византийской почве! Но за расцветом религиозной и
материальной культуры нельзя проглядеть основного ущерба: научная, философская,
литературная традиция Греции отсутствует. Переводы, наводнившие древнерусскую
письменность, конечно, произвели отбор самонужнейшего, практически ценного:
проповеди, жития святых, аскетика. Даже богословская мысль древней церкви
оставалась почти чуждой Руси. Что же говорить о Греции языческой? На Западе, в
самые темные века его (VII-VIII), монах читал Вергилия, чтобы найти ключ к
священному языку церкви, читал римских историков, чтобы на них выработать свой
стиль. Стоило лишь овладеть этим чудесным ключом — латынью — чтобы им отворились
все двери...
"...И мы могли бы читать Гомера, — печалуется Федотов, — философствовать
с Платоном, вернуться вместе с греческой христианской мыслью к самым истокам
эллинского духа и получить, как дар ("а прочее приложится"), научную традицию
древности. Провидение судило иначе. Мы получили в дар одну книгу, величайшую из
книг, без труда и заслуги, открытую всем. Но зато эта книга должна была остаться
единственной. В грязном и бедном Париже XII века гремели битвы схоластиков,
рождался университет, — в "Золотом" Киеве сиявшем мозаиками своих храмов, —
ничего, кроме подвига Печерских иноков, слагавших летописи и Патерики.
Спрашивается, зачем Киевской Руси были битвы схоластиков. Какой прок они
принесли средневековой Европе и какой прок они могли бы принести Киевской Руси?
То, что Киевская Русь развивалась духовно, вне влияния бесплодной средневековой
схоластики, под могучим влиянием Евангелия, влиявшего на народ с такой силой,
как нигде, — это для бывшего преподавателя истории святых в "богословском"
институте ИМКА, господина Федотова неважно.
Лучшим возражением на эти ложные утверждения русского европейца Федотова
будут следующие строки самого видного идеолога славянофилов И. В. Киреевского.
В своей работе "О характере просвещения Европы и о его отношении к
просвещению России" он писал:
"...Там схоластические и юридические университеты, — в древней России
молитвенные монастыри, сосредоточившие в себе высшее знание; там рассудочные и
школьное изучение высших истин, — здесь стремление к их живому и полному
познаванию; там взаимное прорастание образованности языческой и христианской
(чего хотел бы и для древней Руси русский европеец Г. Федотов. Б. Б.), здесь
постоянное стремление к очищению истины..."
Перечислив все отличие русской жизни от европейской, Киреевский пишет:
"...Потому, если справедливо сказанное нами прежде, то раздвоение и
цельность, рассудочность н разумность будут последним выражением
западно-европейской и древнерусской образованности".
После произведенной Петром I революции духовная цельность, в высших
кругах созданного Петром I шляхетства сменилась европейской духовной
раздвоенностью. Ярким примером такой раздвоенности и является Г. Федотов, ни
русский, ни европеец, то нанесшее страшный вред России интеллигентское "оно",
которое Ф. Достоевский брезгливо называл "Стрюцкими".
II
"...Ничего кроме подвига Печерских иноков, слагавших летописи и
Патерики... " (?!!)
Для русского европейца г. Федотова это конечно очень мало. Он, если бы
духовная история Киевской Руси зависела от него, охотно бы променял могучее
влияние Евангелия на население Киевской Руси, все подвиги русских иноков и их
все Патерики и летописи, то есть весь духовный фундамент русского народа на
никому ненужные битвы схоластиков и такую же никому не нужную схоластическую
премудрость средневековых университетов. И сделал бы это несмотря на то, что по
его же оценке "такой летописи не знал Запад, да, может быть, и таких патериков
тоже... "
И по его же признанию:
"Если правда, что русский народ глубже принял в себя и вернее сохранил
образ Христа, чем всякий другой народ, (а от этой веры трудно отрешиться и в
наши дни), то, конечно, этим он прежде всего обязан славянскому Евангелию. И
если правда, что русский язык гениальный язык, обладающий неисчерпаемыми
художественными возможностями, то это ведь тоже потому, что на нем, и только на
нем говорил и молился русский народ, не сбиваясь на чужую речь, и в чем самом, в
языке этом (распавшемся на единый церковно-славянский и на многие
народно-русские говоры) находя огромные лексические богатства для выражения всех
оттенков стиля ("высокого", среднего" и "подлого")... "
Но даже если считать что русский народ "глубже принял в себя и вернее
сохранил образ Христа, чем всякий другой народ", а от "этой веры, по мнению г.
Федотова, трудно отрешиться и в наши дни", то, по мнению Федотова, это не
перевешивает того факта, что "этот великий язык до XVIII века не был орудием
научной мысли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33