— поддерживают остальные.
— Ну что ж, — отвечает Киппель, — на Сараджев у меня самого денег хватит, но если и вино требуется, то придется устроить небольшой сбор пожертвований.
— Конечно, — замечает Тоотс. — Отчего это вы должны нас каждый день угощать? Сегодня наш черед. Тыниссон, Тали — а карбл, а карбл! — при этом он протягивает Киппелю два серебряных рубля, а тот, позвякивая ими на ладони, с комическим видом отвешивает перед каждым из присутствующих низкий поклон: «А карбл, а карбл, а карбл!»
Получив с каждого его пай, Киппель приглашает всех присесть где кому заблагорассудится, набрасывает себе на плечи дырявую клеенку и убегает.
— Только про вино не забудьте! — кричит ему вслед Леста. — Этот проклятый Сараджев чересчур крепок для меня.
— Безусловно! — доносится из коридора.
— Смотрите, чтоб молния и вам в ногу не ударила, — в свою очередь предупреждает Тоотс, но ответа уже не слышно: управляющий торговлей, подпрыгивая, пересекает двор.
— Ну так вот, — обращается Тоотс к друзьям, — мне уже раньше хотелось вам кое-что сказать, но потом заговорили о Сараджеве и прервали меня. А теперь садитесь и слушайте внимательно, что я вам скажу.
С этими словами Тоотс взбирается на штабель ящиков, кое-как усаживается, отыскав более или менее прочную опору для ног, и начинает сверху своего рода нагорную проповедь. Тыниссон и Леста садятся на ящики у стола. Тали стоит, прислонившись спиной к печке. Все трое собираются слушать.
— Видите ли, — откашлявшись, начинает управляющим имением, — прежде всего я обращаюсь к тебе, дорогой друг Тыниссон, имей это в виду. В то время, когда я бродил по России, а ты, как примерный пчеловод и хозяин хутора, копил деньги и относил их в банк под проценты…
— Стой! — восклицает Тыниссон. — Откуда ты знаешь, что я копил деньги и отдавал их на проценты?
— Во-первых, заткнись, — отвечает ему Тоотс, — и дай мне молоть дальше. Когда я замолчу, тогда ты будешь говорить — хоть до самого вечера.
— Ладно! — добродушно улыбаясь, соглашается Тыниссон. — Давай, заводи!
— Ну так вот… — снова начинает Тоотс. — Пока я бродил по России, а ты копил деньги, остальные наши приятели тоже не баклуши били. Тали, как видишь, — студент, Леста — аптекарь… и так далее. Но, кроме того, этот самый Леста, который был когда-то маленький, как мальчик с пальчик, а теперь вытянулся, как жердь, помимо своих аптечных дел, насочинял еще кучу стихотворений и рассказов. Эти рассказы и стихи позарез необходимо напечатать, и так уже много времени ушло попусту. Дальше. Так вот. Ты, Тыниссон, вероятно, и раньше слышал, да и сам понимаешь, что издание любой книги требует затрат. Так вот значит, затрат… Но дело в том, что у самого Лесты сейчас нет таких денег, чтобы одному нести все расходы по печатанию. Вот тут-то и обязаны ему помочь его школьные товарищи, если они вообще вправе называть себя товарищами. Обрати внимание, Тыниссон, сама судьба свела нас с тобой сегодня на ступеньках то ли еврейской, то ли русской лавки. Я возблагодарил этот счастливый случай и мысленно сказал себе: «Вот мы и есть те люди, которые это дело сделают». Ты человек толковый и сам теперь понимаешь, о чем речь, гм, а?
— Да-а, — отвечает Тыниссон, глядя в окно. — Ну и дождь зарядил! Этот Сарачев, или как его там, будет мокрый, как ряпушка.
— Пусть, пусть идет дождь, — закуривая папиросу, говорит Тоотс, — это очень хорошо, грибы будут расти, да и мой старик не рискнет с лошадью высунуться из «Ээстимаа». Напечатать книгу Лесты обойдется в триста рублей. За триста рублей Лаакман согласен в своей типографии отпечатать Лесте книгу в тысячу экземпляров. Само собой понятно, что триста рублей — это куча денег. Они на земле не валяются, но если мы, четверо парией, сложимся, то соберем эту сумму. Как ты полагаешь, Тыниссон?
— Да-а, можно бы и собрать.
— Ну вот! — радуется управляющий имением. — Это уже слово настоящего мужчины. На, возьми, закури папиросу, тогда продолжим разговор. Да бери ты, черт возьми…
В это время кто-то, пробегая под самым окном, громко чихает.
— Будьте здоровы! — откликается Тоотс и продолжает: — Так вот, через некоторое время Леста станет продавать свои книги и вернет нам все одолженные ему деньги. Ты не бойся, деньги твои не пропадут, я знаю — на книгах хорошо зарабатывают. Не видал ты, что ли, как торговцы книгами сначала с узелками по деревням бродят, книги разносят. А потом приедешь в город, глядишь — у них уже большая лавка и брюхо толстое…
— Да нет, чего ж тут бояться…— бормочет Тыниссон.
— Бояться нечего, — подбадривает его Тоотс. — А теперь скажи, Леста, сколько у тебя самого-то денег, а потом и подсчитаем. Или, может быть, у тебя, кроме рукописи, вообще ничего за душой нет?
— Я уже скопил на печатание пятьдесят рублей, — отвечает Леста.
— Пятьдесят рублей, — повторяет Тоотс. — Прекрасно. Тали, ты стоишь внизу, возьми карандаш и запиши на печке — пятьдесят рублей.
Тали берет карандаш и пишет.
— Так, — командует со штабеля ящиков управляющий. — Леста — пятьдесят рублей. Фундамент заложен, начало сделано. Теперь ты. Тали. Ты хотя еще н в студентах ходишь, сам не зарабатываешь и доходов никаких у тебя нет, но зато ты — лучший друг писателя и первый почитатель его таланта… Живете, бываете вместе… Ну, словом, сколько ты сможешь одолжить Лесте, чтобы и самому на бобах не остаться?
— Ну… — улыбается в ответ Тали. — Тоже рублей пятьдесят — от человека, который еще в студентах ходит.
— Есть! Отмечай: Тали — пятьдесят рублей.
— Нет, у Тали не стоят брать, — горячо вмешивается Леста, — у него у самого ничего нет.
— Это не твое дело!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121