— Шарф? — спросил Браун.— Да.— Какого цвета глаза?— У нее очки.— На ней были очки?— Да.— И вы не видели цвета глаз?— Темные очки.— Солнечные очки?— Да.— А в чем была еще?— Брюки, рубашка.— Цвет?— Песок.— Что сказала?— Говорила она, Витториа Сигаа, скажи мисс Брауэр.— Что именно?— Что Витториа Сигаа здесь.— И вы сказали?— Сказал, да.— Что потом?— Она велела послать наверх.— И та пошла?— Да. Идти на лифте.— Все-таки, как по буквам? С, И, И, Г? — опять спросил Браун.— Сигаа, — сказал Ахмад.— Сколько было времени? — спросил Карелла. — Когда она поднялась?— Пять. Немного больше.— Вы видели ее, когда она возвращалась?— Да.— Это во сколько времени?— Шесть.— Ровно в шесть?— Немного больше.— Значит, она была там целый час?Ахмад замолчал.— Вы смотрели на свои часы?— Нет.— Это был просто ваш подсчет?Снова молчание.— Была на ее одежде кровь?— Нет.— А что вы еще о ней помните?— Сумка. Хозяйственная.— Она несла сумку?— Вы имеете в виду сумку для покупок?— Да.— Видели, что было в сумке?— Нет.— А наверх она с сумкой поднималась?— Да.— И спустилась с ней.— Да.— Все-таки, может быть, попробуете сказать по буквам фамилию?Ахмад опять углубился в безнадежное молчание.Браун покачал головой и сказал:— Это — Сигер.Почти точно, почти рядом, но уж во всяком случае не так, как назвал Ахмад: не Сигаа... * * * В телефонных справочниках всех пяти округов города оказалось тридцать восемь Сигеров, Сейгеров и Сеегеров, но никто из них не был Викторией. Также имелись восемь Сиегеров и одиннадцать Сигрэмсов. Тоже не с именем Виктория. Сотни и сотни Сигалов, Сегелов, Сегельсов, Сиглов и Сиголов. Одна оказалась Викторией но не той, семеро из них просто предварялись в справочнике буквой "В". Не исключалась возможность, что искомая Виктория могла проживать в квартире, скажем, Марка Сигала, Изабеллы Сигел или Хэрри Как Хотите...— Сорок полицейских должны работать полгода, круглые сутки чтобы изучить всех этих лиц, — подытожил Бернс. — А мы даже не знаем наверняка, назвал араб имя точно или нет.На самом деле Ахмад был вовсе не арабом, а выходцем из иранского Курдистана, это отнюдь не арабская этническая группа, но американцам вообще нет дела до таких тонкостей.Они опять поехали в понедельник вечером на квартиру Брауэр, снова стояли там, где когда-то была распростерта изрезанная Сьюзен, где ее раны беззвучно вопили в темноте, повсюду алая яркая кровь, изуродованная плоть. Немой крик в ночи...Теперь квартира была тихая-тихая...Свет ранних сумерек пробивался сквозь шторы в гостиной.Они вновь просмотрели личную адресную книжку Сьюзен, но не нашли никаких вариантов с Сигером или Сигелем, с Викторией или кем-нибудь подобным. И никаких Сигрэмсов. Ничего. Ни одной зацепки.Теперь они искали... хоть что-нибудь. Вот до чего дошло.Им приказали начать сначала, но они и так были на самой начальной стадии. Ноль. Зеро. Шкатулка с наличными тогда была найдена в платяном шкафу. Они снова стали его потрошить, просеивать, проглядывать на свет кружева, панталоны, рюшки, страусовые перья, чемоданы с монограммой, шелк и сатин, целые ряды самых разных туфель, в том числе из крокодиловой кожи... И не нашли ничего. Так же как Клинг и Браун в ту ночь.Они вернулись к письменному столику, опять вывернули корзинку для бумаг, разглаживали скрутившиеся обрывки, изучали все, — а вдруг что-то тогда упустили? Оторвали кусочек бумажки, прилипшей к обертке «Ригли». Там было что-то нацарапано. Нечто. Но не то, что нужно.А их ждала еще и кухня. Их ждал мусор в пластиковом мешке под мойкой. Сегодня он благоухал ничуть не приятнее, чем тринадцать дней назад. Снова вывалив содержимое мешка на расстеленные газеты, они принялись перебирать каждую крошку, всю кучу, месиво, состоящее из высохшего хлеба и гнилых бананов, пустых банок, молочных пакетов, смятых бумажных салфеток, разложившейся дыни, воняющих овощей, фруктов, огрызков...— А это что? — вдруг спросил Браун.— Где?— А в картонном стаканчике.Блеснуло что-то белое. Кусочек жеваной белой бумаги на дне стакана, в котором, очевидно, был йогурт. Воняло невыносимо. Вонь аж до неба, но действительно выявилась скрученная бумажка прилипшая ко дну, обладавшая первоклассной маскировкой: белое на белом. Немудрено, что при первом обыске ее прозевали. Но — не на этот раз.Карелла взял бумажонку, белую, как девственный снег. Он развернул ее, разгладил морщинки, получился лист, узенький, но длинный. Белый. Никаких надписей, бумага, и все. Он повернул ее. На обороте были узкие фиолетовые края бордюром. По всей длине поперек шло крупное, печатное: 2000 долларов. Оттиск повторялся пять раз через ровные интервалы, во всю ширь листка. Имелся также штамп обычной резиновой чернильной печати. На первый взгляд это казалось шифрограммой:Айс. Бк. и Тр. К°; Н. А.Джеф. аве. Отд.9 июл. В.Л.Они разглядывали то, что кассиры называют банковской оберткой для наличных. * * * Управляющего отделением Банковской и Трастовой компании в Айсоле на Джефферсон-авеню звали Эвери Грэнвиллом. Лет пятьдесят, с залысиной. Одет в коричневый летний костюм из ткани «тропикл», строгую бежевую сорочку, но с кричащим галстуком в зелено-оранжевую полоску. С сосредоточенностью археолога, изучающего подозрительный свиток папируса, он тщательно исследовал бумагу, обрамленную фиолетовым бордюрчиком, и, взглянув на нее еще раз, сказал:— Да, это одна из наших оберток.И очень приветливо улыбнулся, словно только что одобрил выдачу кредита.— Что значат буквы «Н.А.»? — спросил Браун.— Национальная ассоциация, — пояснил Грэнвилл.— А вот эти «В.Л.»?— Венделл Лоутон. Один из наших клерков-кассиров. У каждого кассира своя печать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93