Автору, томимому духовной жаждой в пустыне (а пустыня у Пушкина частый заменитель слов "глушь", "провинция", "ссылка", "отсталая страна"), является шестикрылый Серафим - представитель высшей небесной иерархии, приближенный к Богу и имеющий человеческий образ. Согласно Библии, Серафим коснулся уст пророка Исайи, сказав ему: "И беззаконие удалено от тебя, и грех твой очищен". Вряд ли такая аналогия могла прийти поэту до беседы. Пушкин от себя вводит уточнения. Серафим коснулся его глаз и ушей - и поэт увидел и услышал, что происходит в мире (возврат к светской жизни). Серафим вырвал его грешный язык (может быть, поставил крест на крамольных стихах, написанных ранее?) и вложил в уста жало змеи - символ мудрости. Сердце он заменил поэту на уголь, пылающий огнем. Автор услышал голос свыше: ступай и - "глаголом жги сердца людей".
Мысли этого стихотворения противоречат другим взглядам Пушкина, например, "Ты царь: живи один". В традиционных толкованиях стихотворения пророк у Пушкина - лидер, но в тексте он послушный исполнитель чужой воли ("исполнись волею моей"). Согласно воспоминаниям, после беседы царь вывел Пушкина к царедворцам и сказал: "Господа, вот вам новый Пушкин, о старом забудем". Поразительно, что в ряде исследований, посвященных этому стихотворению, важнейшее событие в жизни поэта: проблемный разговор с императором - вообще не упоминается.
Для придания необходимой одической монументальности стихи написаны тяжелым архаическим языком, который еще недавно раздражал Пушкина в придворном поэте Державине. "Этот чудак,- писал Пушкин Дельвигу,- не знал ни русской грамоты, ни духа русского языка... Вот почему он и должен бесить всякое разборчивое ухо... Ей-богу, его гений думал по-татарски - а русской грамоты не знал за недосугом". Всего год прошел с тех пор, как Пушкин написал это о Державине. И вот сам обратился к державинскому стилю. Как заметит Достоевский, дьявол борется с Богом, а место борьбы - человеческое сердце. И все же в одной строке "Пророка" проскальзывает больная личная нота. Бог призывает автора жить, "обходя моря и земли". Именно такой была мечта Пушкина, которая пока что не осуществилась.
Глава девятая.
ПОХМЕЛЬЕ ПОСЛЕ СЛАВЫ
Здесь тоска по-прежнему... частный пристав Соболевский бранится и дерется по-прежнему, шпионы, драгуны, бляди и пьяницы толкутся у нас с утра до вечера.
Пушкин - Каверину, 18 февраля 1827.
Поэт вернулся в Москву, но положение его оставалось нестабильным. Частично это было связано с неясностью политической линии самого Николая. Курс правительства только складывался. Ни перед, ни после аудиенции Пушкин не мог посоветоваться с ближайшими старшими друзьями, как делал это всегда, даже на расстоянии. Жуковский путешествовал за границей и не мог дать наставления, как разумнее себя вести. Александр Тургенев - в Дрездене. Вяземский провел лето в Ревеле с семьей умершего Карамзина. Вера Вяземская была в Москве, к ней Пушкин наведался после аудиенции, в дорожной пыли. Добрая и умная, даже, может, все еще влюбленная в него,- что она могла посоветовать?
Пушкин поселился у приятеля своего, Сергея Соболевского. Поэт пребывает в центре внимания московского общества. В Большом театре публика смотрит на него, а не на сцену. Приятели и приятельницы рады ему, а он им. Он освобожден, он почти счастлив. Соболевский вспоминал об их бесшабашной жизни на Собачьей площадке возле Арбата: "Вот где болталось, смеялось, вралось и говорилось умно!". Собачью площадку на Арбате без надобности уничтожили, а позже возвели на этом месте еще один похожий на многие другие памятник Пушкину.
О поэте много судачат, и мнения о нем различные. "Я познакомился с поэтом Пушкиным,- писал московский почт-директор А.Я.Булгаков брату.Рожа, ничего не обещающая". Близкие друзья смущены цензурной привилегией, данной Пушкину царем: "Если цензура плоха, надо ее отменить, а если законна и целесообразна, как можно разрешать кому-либо миновать ее?" - пишет князь Вяземский Тургеневу и Жуковскому 29 сентября 1826 года. Они не понимают реального положения Пушкина. Спустя много лет Жуковский отметит, что "Государь хотел своим особенным покровительством остепенить Пушкина и в то же время дать его гению полное его развитие", но что Бенкендорф покровительство царя превратил в надзор.
Сам же Пушкин раньше других почувствовал, что он свободен, но под наблюдением. Обласканный государем, поэт тем не менее не имел свободы передвижения даже внутри империи. Едва Пушкин захотел поехать в Петербург, Бенкендорф сообщает ему: "Государь Император не только не запрещает приезда Вам в Столицу, но предоставляет совершенно на Вашу волю с тем только, что предварительно испрашивали разрешение чрез письмо". Узнавать от самого поэта о его передвижениях Бенкендорфу, разумеется, не было надобности: для этого существовали осведомители. Но важно, чтобы Пушкин добровольно сообщал тайной полиции о самом себе, что он и вынужден был делать.
После чтения без разрешения друзьям "Бориса Годунова" ответ Пушкина недовольному Бенкендорфу полон извинений и послушания, но мы не знаем, о чем думал поэт, сочиняя покаянное письмо.
Каково вообще было бунтарство Пушкина, а отсюда - так сказать, теоретическая основа его желания покинуть Россию? Лишь спустя четверть века после смерти поэта, когда появились послабления в цензуре, рассуждения о его политических взглядах стали появляться в печати. Большинство же воспоминаний о нем написано до этого, и политических тем мемуаристы старались избегать.
Существуют две точки зрения на взгляды Пушкина, приехавшего в Москву после ссылки:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75