Свинцовая одежда неба, изрытые дороги, хмурые леса, чахлые перелески и убогие деревеньки - "все мрачную тоску на душу мне наводит",отмечает он. Плюс одиночество, которое для человека общительного горше унылых пейзажей; "скучно, вот и все!"- резюмирует он в письме. И это потому, что "царь не дает мне свободы!". Через две недели в письме к княгине Вяземской в Одессу опять: "Я провожу верхом и в поле все время, которое я не в постели. Все, что напоминает мне о море, вызывает у меня грусть, шум ручья буквально доставляет мне страдание; я думаю, что голубое небо заставило бы меня заплакать от бешенства, но слава Богу небо у нас сивое, а луна точная репка" (часть текста по-фр.). Голубое небо здесь - наверное, Одесса. А в стихах силой воображения он отправляет себя туда, где бежит Гвадалквивир. Вот поэт стоит под балконом и ждет, когда испанка молодая проденет дивную ножку сквозь чугунные перила.
Друзья советуют ему сконцентрировать силы на литературе. "Употреби получше время твоего изгнания,- наставляет Дельвиг.- Нет ничего скучнее теперешнего Петербурга. Вообрази, даже простых шалунов нет! Квартальных некому бить. Мертво и холодно...". Вяземский опасается, что Пушкин сойдет с ума.
Пушкин, похоже, внимает разумному совету и сходится с Музой. Он возвращается к начатому в Одессе стихотворению "К морю".
Моей души предел желанный!
Как часто по брегам твоим
Бродил я тихий и туманный,
Заветным умыслом томим!
Мысль о несостоявшемся побеге приобретает звучание рефрена, а само стихотворение носит характер антиностальгический.
Не удалось навек оставить
Мне скучный неподвижный брег,
Тебя восторгами поздравить
И по хребтам твоим направить
Мой поэтический побег.
Причину того, почему он не уплыл за границу, Пушкин сводит к одному к роману с женой Воронцова:
Ты ждал, ты звал... я был окован;
Вотще рвалась душа моя:
Могучей страстью очарован,
У берегов остался я.
Тщетность усилий и сожаление о несовершенном - вот единственные заключения из всей истории, связанной с побегом:
Мир опустел... Теперь куда же
Меня ты вынес, океан?
Судьба людей повсюду та же:
Где капля блага, там на страже
Уж просвещенье иль тиран.
Дважды обращается Пушкин к стихотворению, добавляя и убирая строфы. И сразу же, с помощью Вяземского, печатает его, хотя и не полностью, в альманахе "Мнемозина". Что касается побега, то он, так сказать, был предан гласности. Пушкин не раз будет удивляться: откуда слухи о побеге? А в октябре 1825 года в журнале "Мнемозина" черным по белому написано о заветном умысле сочинителя Пушкина и его стремлении навек (то есть навсегда) оставить этот брег. Поэт так и не завершил стихотворение "К морю", хотя, видимо, сам чувствовал, что оно не доработано, коль скоро возвращался к нему не раз.
Символ моря пройдет через всю последующую поэзию Пушкина. И всю свою жизнь он будет чувствовать могущество этой стихии, которая способна как перенести человека в волшебные заморские страны, так и поглотить его. Образ моря расширяется в воображении поэта, меняется в зависимости от настроения. Появляется "жизненное море", история в виде "моря минувшего", "море грядущего", "огненное море", "ужас моря", даже "адское море". Но море останется только в его воображении: живого, настоящего моря Пушкин больше не увидит.
Он не находит себе места, не знает, чем заполнить пустоту дней, ему не работается. "Бешенство скуки" - это напряженное состояние овладело им с конца октября 1824 года, после ссоры с отцом. Ведь отец взял на себя обязанность распечатывать переписку и сообщать обо всех шагах старшего сына. И приказал младшему не знаться с этим чудовищем, с этим выродком. Мы не знаем, что в точности произошло в те дни; действительно ли Александр подрался с отцом и даже, как тот утверждал, избил его. Но возникает реальная угроза обвинения в рукоприкладстве, отягощенная нарушением Заповеди: сын поднял руку на отца своего.
Пушкинисты в этом конфликте единодушны. Они приняли сторону сына и обвиняют отца в шпионстве. Нам кажется, отец боялся не за себя и не выслуживался, когда дал согласие наблюдать за сыном. Может быть, он решил, что будет лучше, если он, а не чужой человек, сделает это, раз уж необходимо? Не станет доносить, но, наоборот, покроет, если что не так. Ни сын, ни отец никогда не упоминали, что Сергей Львович вскрыл хотя бы одно письмо. Ни о чем никуда он не сообщал. Если он и читал нотации, то делал это из благого желания охранить сына от еще более страшных последствий, нежели эта ссылка под отеческое крыло. Не одним нам кажется, что Пушкин был несправедлив, обвиняя отца. Сестра Ольга в этом конфликте взяла сторону брата, а друг Дельвиг сторону отца. Жуковский и соседка из Тригорского Осипова считали, что вина делится пополам.
Разгоряченный конфликтом, Пушкин сообщал Жуковскому: "Я вне закона", умоляя спасти его. Поэт отправил поспешное прошение Псковскому губернатору Адеркасу, жалуясь, что в доме ненормальная обстановка, и прося ходатайствовать перед императором о переводе его из Михайловского в одну из крепостей. Человек, посланный с прошением в Псков, не нашел там губернатора (может, кто-то, например, Осипова подучила не найти?). К счастью, через неделю письмо вернулось обратно, так и не получив хода.
Жуковский, пользуясь придворными связями, начал хлопоты о переводе Пушкина в Петербург, что поэта вовсе не обрадовало. В письме к брату он заявляет категорически: "не желаю быть в Петербурге, и верно нога моя дома уж не будет". А о том, что в действительности происходит в семействе Пушкиных, он предпочитал помалкивать. И это не случайно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75