Подкараулил их как-то и ворвался в квартиру, где они по-научному развратничали, и порешил его ножом кухонным. Научного. Насмерть.
Какое болото все эти истории! Порешил, повесился… Мы в каком столетии живем? Цивилизация, еб вашу мать, расщепление атома!..
– Ну вот – муж сидит, любовник на кладбище, она теперь вообще не… понимаете? Уж чего ей этот научный там делал? Она мне – вы не поймете, вас это оскорбит… Ишь ты – сама-то из Саратова без году неделя, а я, мол, не пойму! Да я коренная ленинградка!
Мы меняемся с Нелей книгами. Я ей даю сборник Ахматовой, который еще Валентин спер с Печатного Двора, она мне – «Мастера и Маргариту». Непонятно, запрещена эта книга или нет? В магазине, конечно, не купишь. Но там и Пушкина не купишь. Булгакова вроде не ссылали в лагеря, не расстреливали, и все знают о летающей Маргарите. О чудном дьяволе! О, сатана, здорово!
30
Как же рано они будят! Я-то думала отоспаться здесь. Нет, уже в семь утра – «вставайте, бабоньки!». И, как на смертную казнь, так же рано, кому-то на аборт. Доктор тоже рано встает, как и палач. Когда солнышко январское еле-еле, как лампочка сорокаваттная; когда воздух за окном, как проспиртованный, крепкий… На казнеубийство.
Сразу после завтрака мне на осмотр к врачу. Вот они – шесть пизд, включая и меня, раскинули свои ляжки, развалились в креслах, которые здесь кровати. Сразу шестерых осматривают в одном кабинете. Хорошо, что шесть разных врачей. А если бы один? Вот бы ему кино – ух ты, рыженькая, воспаление придатков! Тореадор, смеле-э-э-э-е! Кармен! эрозия шейки матки! Нежная розовая блондинка – не миновать тебе аборта!
Женщины в таком количестве, да еще вывороченные наизнанку – и изнанка эта больна, – должны действовать депрессивно и даже отвращение вызывать. Врачи этого не скрывают. Ругаются. Женщины, правда, тоже хороши – никто даже не помылся перед осмотром. Вонючие, залезли на кресла. Надо мной стали смеяться, когда я пыталась задом на раковину залезть, чтобы помыться. Сказали, что сломаешь и, мол, и так сойдет.
Врач вставляет в меня холодный металл и, переговариваясь с врачом-соседом, тыкает в меня палочкой. Анализ берет, мазок. Какое жуткое ощущение. Ведь этого же места касался Александр своими длинными пальцами. Его член касался, упирался в это место. В матку! И я охуевала, рыдала под ним от восторга. А теперь чувствую, что я ничего не чувствую. Омерзительная палочка, обернутая на конце ватой.
Все у меня в порядке. Но сделаем, мол, анализы, то да се. В общем, имеется в виду, что подержат меня в больнице по просьбе уважаемой Маргариты Васильевны.
Курилка в том же коридоре, где и операционная. Я бегаю туда и стреляю сигаретки. Мать, видно, не сказала Александру, что я здесь. Иначе бы он пришел под окно, сигареты бы мне принес. Я бы их в мешочке на веревочке подымала… В третий мой забег в курилку я не успеваю еще прикурить, как раздается дикий вопль. Животный крик. Через несколько минут слышно, как дверь операционной открывается. Женщина в больничном халате, значит – на аборте, выскакивает в коридор. Дверь остается открытой. Мы все видим.
Старая нянька с отвисшими щеками несет сверток из простыней. Несет, выставив его вперед, отстраняясь от него. Подальше от себя. Женщина в больничном халате к ней:
«Ну, как она?» Нянька останавливается и злобно смотрит на нее. Ее отвисшие щеки шевелятся, будто она пережевывает что-то маленькое или будто слова погадливей подыскивает. И неожиданно она открывает простыни. Мы все видим. И мы молчим.
В простынях что-то темно-коричневое, с желтым оттенком и с красными подтеками. Ма-аленькое. Это же ребеночек!.. Он негритосик?
– Вот как она! Обосрала всех, да еще вот эту гадость выкинула! Йодом жгла и спицами колола, блядюга чертова!
Это он от йода такой коричневенький!.. Нянька уходит в кладовку, или черт его знает куда там, со свертком. Женщина в больничном халате затягивается сигаретой, протянутой ей все той же брюнеткой с выжженной прядью. Все молчат. Она плачет.
– А что, что ей было делать? На пятом с половиной месяце. А этот хуй, чтоб его яйца отсохли! – оказался женатым! Вот как оно получилось после года страстной любви! А они – вам нельзя аборт делать! Да так, как они делают, никому нельзя. Живодеры!
Я ухожу. И чувство – будто это меня спицами кололи и йодом жгли.
Ночь. Все спят. Посапывают, вздрагивают во сне… Бедная баба, бедный ребеночек! Как она орала! Что они с ней там делали, что она так орала? Живодеры, сказала ее знакомая. Потому что аборт делают без наркоза. По живому, в живое, и ты живая. А в кладовку нянька ребеночка понесла, чтобы потом в научно-исследовательский институт отправить. В баночку со спиртом – и студентам показывать: вот, мол, какие убийцы женщины! Почему за любовь надо платить такими вот воплями? Такой вот непредставимой мне болью? Тем, чтобы мерзкая нянька сказала при всех, что ты обкакалась… Атомные электростанции они строят… Пусть у вас в ушах стоит ее, этой бедной бабы крик, когда вы на Луну летите!
Когда я вернулась в палату после колизейного зрелища, услышала новый голос. Как раз о противозачаточных средствах. О пасте. «Они» решили ее попробовать. «Они», я думаю, они и были, а не ее подружка с мужем, как она сказала.
– Ввела она ее себе туда, и стали они… ну, в общем, понимаете. Но паста эта оказалась, как белок от яйца. Его взбиваешь, знаете, как для безе, и пена получается. Видно, паста рассчитана всего на туда-сюда. А они люди молодые, им туда-сюда недостаточно… В общем, поплавали они в этой пене, белье постельное от нее не отстирывается. Анекдот просто.
Действительно, хуйня какая-то! Спираль вредна – от нее эрозия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61