А вокруг любовники. Ничего себе памятничек. У нее, интересно, была гонорея? Она вроде даже с конем еблась… Сажусь на третью скамейку справа. В аллее никого, только голуби прожорливые шастают.
И вот он идет. На меня. Какой красивый костюм на нем. Цвета ртути. Ни один нервик на лице не дрогнет. Как танк, идет.
– Ну, что скажешь?
Мне стыдно смотреть на него. Я смотрю в землю, истоптанную голубями.
– Что молчишь? Я с тобой, кажется, разговариваю?
Эта фраза напоминает маму. Или папу, которого нет.
– Я… Я очень сожалею о случившемся… А зачем ты меня позвал?
– Дура набитая! Для твоего же блага и позвал. Другой бы на моем месте тебе голову открутил!
– Ты разве не собираешься этого сделать?
– Хули толку мне с твоей пустой головы?!
Всем что-то нужно от другого, толк какой-то.
– Куда ты лезешь? Сидела бы со своими сверстниками… Слава богу, что я слишком пьян был позавчера, чтобы ехать с бабой. Так бы и она заразилась.
Я его в саду ждала, а он с бабой чуть было не поехал…
– Что ты делать собираешься, а? Ты же не пойдешь в диспансер! Там тебя сразу за жопу возьмут – с кем, да когда… А ты и не знаешь наверняка, пизда!
Официально и не вылечишься, пока не назовешь, от кого заразился. А если не знаешь? Ну и называй всех подряд, с кем спал в последнее время. Им сразу повесточки разошлют – явиться в венерологический диспансер. А будешь уклоняться – насильно заставят, госпитализируют. А со мной вообще разговаривать не станут – мамочку пригласят.
– У тебя есть деньги? Нет, конечно, блядь. У меня вся задница исколота из-за удовольствия, которого я не получил.
Он, значит, уже лечится. Пенициллином у него задница исколота.
– Если б ты и получил удовольствие, твой зад страдал бы не меньше.
– Мне бы хоть перед самим собой стыдно не было. А так получается, что и не выебал, а заразился. Оригинально!
– Я очень извиняюсь. Поверь, что если б я знала, меня бы у Дурака в тот вечер не было. Как, может, не было бы вообще. Прости еще раз. Хотя, что тебе мое прости – ты ведь и не знаешь меня! Это так – формальность, требуемая правилами.
Тебе нужна формальность? Ты соблюдаешь правила?
Действительно, чего он хочет от меня? Я даже перестала нервничать. Он уже лечится. Вылечится, будет ебать опять молодых пиздюшек. Денег у меня нет, врача у меня нет…
– У меня есть правила. Поэтому я и сижу с тобой. Не знаю, чему тебя твои ебари учили, с кем ты общаешься… Человеком надо быть, а не животным…
Молчал бы, сам в жопу пьяный был.
– Ты небось и у гинеколога ни разу не была… У меня есть знакомый врач. Полтинник с носа. В наказание тебе – заплатишь за меня.
Он, наверное, не первый раз болеет, если у него знакомый врач есть. У меня осталось тридцать рублей от теткиных. А семьдесят где я возьму?
– Зачем тебе со мной связываться? От меня хлопот не оберешься…
– Я сказал уже, что человеком надо быть… Ты не плачь только, чего плакать-то…
Как же мне плохо! За что мне такое наказание?
– Хочешь в кино? Напротив как раз «Гран-при» идет. Пошли.
И я иду. В кино. Две серии! Свет с экрана освещает его костюм, уже цвета дыма. Мне бы хотелось уткнуться ему в плечо и плакать. Но я не могу, не имею права этого сделать.
5
Все-таки перед сном я могла бы выносить пепельницу или за окно окурки выкидывать. Фу, вонь какая! Когда я уснула? Ой, почти целую бутылку портвейна выпила. «Категорически запрещаются любые спиртные напитки, в том числе и пиво». А я? Достала из бабкиного чемодана «777». Что мне теперь, легче, что ли?
Еще есть два с половиной часа. Может, он не захочет меня вести к врачу? Всего двадцатку удалось у мамаши стащить. Она что-то опять на дачу не поехала… Смотрю на себя в зеркало – да, если бы я вчера была с накрашенными глазами, то сейчас бы выглядела, как хуй знает что. Краску бы, конечно, не смыла – завалилась бы спать пьяная и накрашенная.
Иду к дверям. Они… заперты. Но задвижечка отодвинута. Она заперла меня! О, еб твою мать, как же я выйду теперь?! Телефон звонит в коридоре. Никто не отвечает. Конечно, все блядские соседи греют жопы на солнце. Может, это мне звонили? Дура проклятая! Мне лечиться надо!
Сажусь на диван, который только что сложила, и вижу на пуфике зеленую кастрюльку, прикрытую дощечкой. В ней бабка мастику разводит. Понятно. Мамаша оставила – писай, деточка. Сука! Я тебе устрою, ты еще пожалеешь… Надо продумать все возможные варианты. Вывернуть замок – довоенное произведение – мне не удастся. А ключик наверняка лежит в кармашке пальто, тут же за дверьми. Подхожу к окну. Левому. Оно перпендикулярно окну лестничной площадки. Тому самому, на котором Валентин стоял. Всего два метра от меня, правда, чуть выше. Можно связать простыни, закрепить за диван, вылезти на карниз и… И – повиснуть на простыне, как мешок с отрубями, над пропастью. Как высоко-то! Я связываю простыни, уже точно зная, что не полезу.
Да, борьба любыми средствами! Что я ей сделала? Я же дома была, никуда не убежала. Портвейн я пила, так она и не видела. Сидела себе, на пианино играла, пела. Может, я пела слишком громко? Так нет ведь никого в квартире!.. По двору идет девушка-маляр в комбинезоне. Ставит лестницу у стены, сама на ящик садится, сверточек достает. Еда у нее там.
– Девушка! Я здесь, здесь!
Она лениво смотрит наверх, находит меня.
– Девушка! Вы работаете здесь?
– У меня перерыв.
Да, надо с ней поласковей. Уговорить как-нибудь.
– Меня заперли. Случайно! Мне к врачу. К врачу надо!
По-моему, она поняла. Встает с ящика и идет к закутку, куда окно выходит. Там свалка ящиков, алкаши на них частенько поддают.
– Девушка! У меня есть ключ! От входной двери.
Можно и из двора в квартиру попасть, но ключа от «черного» хода нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61