Все это время художественные коллекции различным образом перераспределялись. А после войны огромное количество произведений искусства ушло в Америку. При этом постоянно менялась и ценность работ. В общем, что-то в этом роде.Кершо усмехнулся. Его диссертация была посвящена «Характерным формам и наличию взаимосвязи между смысловыми каркасами в венецианских фресках позднего Возрождения».— Но на данный моменту меня мало материала, — признался Аргайл. — Надеюсь, накопаю что-нибудь здесь.— Давайте вначале закончим обед, — предложил Кершо. — Потом вы отдохнете, мы попьем на балконе кофе и примемся за работу. У вас есть какие-нибудь планы на вечер?— Вообще-то меня пригласил выпить один старикашка, я помог ему завести машину. По выговору вроде англичанин. Мне показалось, он отставной военный. Слегка чокнутый.— Старый «фольксваген»?— Да. Вы его знаете?— Это Роберт Стоунхаус.Аргайл вскинул брови.— После продажи виллы, — объяснил Кершо, — он поселился неподалеку в неплохом коттедже. С миллионерскими замашками ему пришлось расстаться, но денег у него по-прежнему больше, чем вы и я когда-либо видели в своей жизни. Нас он недолюбливает. Приглашение поступило до или после того, как он выяснил, куда вы направляетесь?— После.— Видимо, вы ему чем-то приглянулись. Обычно одного упоминания о вилле достаточно, чтобы испортить Стоунхаусу настроение. Он до сих пор не примирился с разорением. Кстати, расспросите его об этой картине. Наверняка он что-нибудь знает. 7 Как только стало известно, что Боттандо начал что-то вынюхивать, узнав от Флавии об ограблении музея, она поняла: он собрался выступить со своим коронным номером. «Мы, конечно, старики, но и наш опыт может иногда пригодиться». Если бы все было как обычно, она бы побаловала его. Подождала, пока генерал что-нибудь раскопает, а затем зайдет к ней с довольным видом и, как фокусник, вытащит подарок из шляпы. Она бы сделала вид, будто очень удивлена и бесконечно благодарна. Но сейчас приходилось спешить. Уж больно тухлым казалось дело.Флавия ему позвонила:— Зачем вы взяли из архива досье?Она ожидала услышать веселый, бодрый голос, однако Боттандо был чем-то расстроен.— Хотел сделать тебе сюрприз, — ответил он. — Не получилось. Приезжай, пообедаем вместе. Я подготовил тебе кое-какую информацию для размышления.Обедать совсем не хотелось — желудок по-прежнему вел себя неспокойно, — но Флавия сознавала, что для Боттандо этот процесс имеет большое значение, и согласилась. В конце концов, с салатом и минеральной водой она справится.
— Все решили шоколадные конфеты, — сказал Боттандо, когда они устроились за столиком и сделали заказ. — Сколько тебе лет, дорогая?Флавия насупилась. Старик, как обычно, начинает издалека. Впрочем, ладно. Если он выдаст что-нибудь полезное, с этим можно примириться.— Тридцать шесть.— Неужели? Да-да, я знал, просто запамятовал. Извини. Да и не в том дело.Флавия нахмурилась. Тон у Боттандо был таким же, как у ее матери. Порой это раздражало. Кроме того, часы тикали, время шло.— Я уверена, — проговорила она со вздохом, — что дело не в том.Боттандо откашлялся и поспешно добавил:— Мне просто хотелось выяснить, насколько хорошо ты помнишь семидесятые годы.Да, это будет долгая песня.— Наверное, достаточно хорошо. И что?— Маурицио Саббатини. Как? Зазвенел колокольчик?— Нет.— Правильно. Он никогда не был широко известен, потому что его дела ни разу не дошли до суда. И тем не менее этот человек в те времена являлся активным участником движения левых экстремистов и участвовал в террористических акциях, направленных на свержение капитализма. Ты, несомненно, помнишь те дела.Флавия терпеливо кивнула. Принесли еду. Боттандо начал с аппетитом есть. Флавия ткнула пару раз вилкой. Через несколько минут не выдержала, спросила:— Ну и что дальше?— Конечно, конечно, — отозвался Боттандо, вытирая с губ следы трюфельного соуса. — В октябре тысяча девятьсот семьдесят девятого года — я недавно читал досье, потому указываю точную дату — он совершает ограбление банка в Турине. Один. Потому что, кажется, никогда никому не доверяет. Ограбление весьма необычное. Он в маске, размахивая пистолетом, кладет людей на пол, заставляет выдать деньги. А затем эффектно разбрасывает их по залу, декламирует стихи о грядущей революции и угощает всех шоколадными конфетами. После чего раскланивается и уходит.Боттандо замолчал, пока официантка убирала тарелки. Потом наполнил бокалы.— Шоколадные конфеты, — подала голос Флавия.— И маска. Тогда папы римского. Парень не лишен чувства юмора. В полиции его номинально числили террористом, но в акциях самых опасных группировок он участия не принимал. Знал всех, но находил их пафосную одержимость скучной. Они, в свою очередь, считали его слишком эксцентричным, капризным. В общем, не заслуживающим доверия. Но в любом случае подобные выходки едва ли могли быть оставлены без внимания. Однако перед судом он так ни разу не предстал.— Странно.— Да. Но в досье об этом ни слова.— И вскоре он становится музейным грабителем со слабостью к итальянским пейзажистам семнадцатого века?— Нет. Он становится художником. Авангардистом. Создает перформансы.Пренебрежительный тон Боттандо не удивил Флавию. Таковы его художественные вкусы. Если похищали какую-нибудь картину, написанную после 1850 года, он обычно восклицал: «Туда ей и дорога»— Особенно успешным Саббатини не стал, — продолжил генерал. — Тяжеловесный, жесткий стиль с уклоном в социальную критику в наши циничные времена воспринимается немного фальшивым. В галереи его пустили скорее из ностальгии, чем из-за серьезного отношения к тому, что он делал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51