нет человека – нет совести, нет совести – нет человека. Но даже когда совесть есть, она все равно не уберегает от греха. Зато, проклятая, мешает получать удовольствие.
Говорят, что находя богатство, теряете совесть. Находя женщину, теряете рассудок. Находя истину, теряете веру. Находя власть, теряете честь. И только потеряв все – находите свободу. Но я же не буддист, на фиг мне такая свобода?

Глава 6

На рассвете решетка ворот поднялась, выпуская конный отряд в составе двадцати рыцарей. Я сам отобрал воинов, никто так и не понял, по каким признакам я отбираю: не по росту и силе, не по доспехам, не по знатности. Да я и сам не знал, почему предпочитаю этого, а не рядом стоящего, но каких бы силачей ни отобрал, все равно эти двадцать человек не устоят перед тысячей, которых может двинуть в схватку граф Росчертский или барон Хоффман. Так что я попросту отобрал тех, кто выглядел смышленее и послушнее остальных.
Леди Беатрисса посматривала на меня, как на идущего голым в стаю львов. Я чувствовал себя тоже так, но бодрился и выпячивал нижнюю челюсть, глядя перед собой бараньим взглядом человека, рожденного повелевать и не умеющего выслушивать возражений.
Она сама выбрала из всех предложенных ей лошадей легконогую и очень нервную, конюх даже беспокоился, совладает ли прекрасная леди с норовистой тварью, однако та на удивление повела себя тихо и мирно. Если некоторые графы ожидали, что пленную леди повезут в карете, их ждало глубокое разочарование: мятежница восседала в седле так, словно и родилась в нем.
В рассветной тиши копыта простучали по дощатому мосту звонко и гулко. Мы миновали мост, однако он не поднялся тут же за нашими спинами: раздались крики, снова стук копыт, уже частый. Из-под каменной арки ворот выметнулся рослый рыцарь на крупном боевом жеребце, за ним едва поспевал молоденький оруженосец.
Я остановил Зайчика, рыцарь подъехал ближе, медленно и с явной неохотой отдал салют. Я кивнул, повернулся к своему отряду.
– Рад случаю представить вам нового члена нашей команды! Сэр Будакер, доблестный рыцарь, в благородстве и честности которого я не только не сомневаюсь, но сам вызову на поединок всякого, кто позволит в них усомниться!.. Сэр Будакер, займите место в отряде, мы за сегодня должны пройти как можно больше.
Он поклонился, в переднем ряду расступились, и он молча, но явно польщенный моей речью, поставил своего коня рядом с конем Килпатрика, то есть в первом ряду.
В самом хвосте отряда едет на муле отец Бонидерий, иссохший от ночных бдений и истязаний плоти, но быстрый и с умным цепким взглядом, в серой потрепанной рясе. С непременной дубинкой в руках, ибо монахам запрещено брать в руки любое рубяще-колющее оружие, на непременном муле – тот же непонятный запрет монахам ездить верхом на конях, с короткой белой-белой бородой, что остается белой в любой дождь, грязь. Про него рассказывали, что если он вылезает из болота, весь в грязи и ряске, борода остается чистой, как серебро.
Я оглянулся, тут же наткнулся на его острый взгляд из-под густых угольно-черных бровей. У аристократов это считается признаком элитной породы: когда сам седой, а брови черные. Взгляд буквально пронзил меня, про такой говорят, что видит насквозь. У меня только одно утешение, что если отец Бонидерий и увидит мою душу, как раскрытую книгу, то ему легче научиться читать на ассемблере. Или хотя бы бейсике.
Едва выехали за ворота столицы, как некоторое время видели села и распаханные поля, но затем дорожка повела через лес. По обе стороны тропки навстречу быстро мчались старые дубы, ясени, клены, иногда отодвигались от тропки, и тогда на нее падала ажурная тень листвы, но обычно ехали в такой густой тени, словно солнце давно опустилось за край земли.
Поляны захвачены папоротником, сапоги в стременах скользят по узорчатым листьям. Часто приподнимались длинные уши зайцев и молодых оленей, а хищники наблюдали из густых кустов. В небольших лесных озерах громко пели лягушки, но умолкали, когда мы проезжали рядом, однако не прыгали в воду, а надувались и смотрели с прямой и недвусмысленной угрозой, как маленькие томы кленси.
Я все посматривал на леди Беатриссу, беспокоясь, достаточно ли ей было двух дней для отдыха, не свалится ли даже со своей на диво послушной лошадки, и едва время подошло к полудню, скомандовал большой привал.
– Сэр Макс, – сказал я, соскакивая с коня, – подойдите на минутку.
Молодой рыцарь спрыгнул с коня и не пошел ко мне, а подбежал, что не просто понравилось, а даже очень. В день отъезда, когда отбирал с собой добровольцев, я узнал, что его зовут Максимилианом фон Брандесгертом, ничем вроде бы не примечательный, перед глазами не маячит, не старается выслужиться, но это он со Стефэном во время Каталаунского турнира берег мою спину, принимая на себя все удары, не отвлекался на богатую добычу, понимая, что падет вожак – падут все.
Он подбежал и замер, глядя на меня чуточку снизу вверх. Очень узкое удлиненное лицо с внимательными синими глазами, длинный нос и красиво очерченные губы. Я невольно посмотрел на уши: если удлиненные и заостренные, то в нашу компанию как-то затесался эльф.
Уши у Макса удлиненные и заостренные, но не слишком, это он весь удлиненный и заостренный, а уши соответствуют общему дизайну.
– Сэр Макс, – сказал я, – простите, что сокращаю ваше благородное имя, но в наших краях тоже есть Максимилианы, однако если к ним кто из королей или сюзеренов сильно расположен и жаждет подчеркнуть их достоинства и несомненные заслуги, то зовет их Максами… А теперь о главном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20