Я поспешно поднес к губам, обжегся, но отхлебнул с жадностью, даже не пытаясь проверить, то ли получилось. Запах не лжет, я привык слышать его из года в год, обжигающая жидкость потекла по пищеводу, мгновенно всасываясь, голова моментально очистилась, я словно стал лучше видеть, слышать, мышцы обрели упругость, а сухожилия стали толще.
– Спасибо, Тертуллиан, – прошептал я. – Мелочь, а приятно… Еще как приятно!
Я выпил три чашки, экспериментируя с крепостью и сладостью. Сердце колотится отчаянно, то ли перепил кофе с непривычки, то ли в самом деле все чувства обострились. Все-таки никогда я не видел так далеко, а сейчас могу рассмотреть вон на том дальнем дереве ползущего жука-оленя, солнце тускло блестит на полированных крыльях… Нет, это наверняка кофе так ударил в голову. Вон даже руки дрожат. То ли от жадности, то ли от перевозбуждения.
Еще пару часов мучился, пытаясь создать конфету, авторучку, наручные часы, шоколадку и много всякой разной чепухи, что приходила в голову, однако то ли во всемирной магической памяти нет таких предметов, то ли у меня не получается вообразить достаточно четко, а кофе сам по себе не столько прост, сколько узнаваем: все-таки кофейное дерево слишком знаменито, чтобы его не занесли во все каталоги, как ботанические, так и медицинские. Возможно, сработало даже не мое четкое представление вкуса напитка, а как раз то, что кофе пережил тысячи и тысячи лет, сохранился если не как подбадривающий напиток, то как реликт древних эпох…
Ободренный, я вернулся к тому, что уже умею: зажигал огонь силой концентрации и желания. Всякий раз это истощало так, будто встаскивал рояль на второй этаж. Куда проще, понятно, с помощью огнива, конечно, так и буду, но могут оказаться случаи, когда огнива не окажется. Или руки будут связаны. Так что я зажигал, затаптывал, переводил дыхание и снова зажигал.
Первое, что выяснил, никаких фейерверков и каскадов жаркого пламени – всего лишь слабый огонек. Если не окажется, чем ему кормиться, сразу же угаснет. Второе – расстояние. Лучше всего удается зажигать вот так: сидя на корточках, огонек вот здесь на сухих стебельках травы. Если поднимаюсь – уже труднее, в смысле мне тяжелее. На шаг от меня – еще труднее.
Максимальное расстояние – два шага. Сколько ни пытался подпалить сухие травинки в трех шагах, чувствовал только тяжесть, ноги слабеют, но огонька нет.
Заночевал на этом же месте, доэкспериментировался до поздней ночи. Впрочем, до турнира две недели, если со спутниками, а вот так на Зайчике, пусть и с псом, да за неделю управлюсь. Если не раньше. Так что запас времени есть…
Ночью явилась Санегерийя. Я торопливо выставил ладони.
– Погоди, погоди!.. Ты можешь сказать, как мне просунуть руку вслед за пальчиком в комнату магии?..
Она рассмеялась, покачала головой.
– Милый, а тебе дверью не отдавит пальцы?
– Но у меня получилось…
– Я знаю. Так получилось, что ты хорошо знаешь то, что есть… есть там…
– Где?
Она замялась, ее очертания на миг размылись, оттуда прозвучал голос:
– Не знаю… Там непонятное, огромное… но и это огромное – только шерстинка на лапке мухи, что на лбу огромного быка… Но там нашлось то, что знакомо и тебе… остальное же… прости, даже я не могу понять и представить… Милый, ты расстроен?
Я не успел ответить, на моих коленях оказалось ее горячее нежное тело. Я поспешно сжал ее в объятиях. Сочное и зовущее тело отозвалось сладким теплом, зов плоти слишком силен, я не гожусь в подвижники, моя плоть несмиряема, последовали сладкие толчки, Санегерийя тихонько рассмеялась, поцеловала в щеку и растаяла.
Некоторое время я находился в двух мирах: с Санегерийей в объятиях, и в то же время понимал, что лежу на куче веток, чтобы не застудиться от холодной земли, на месте костра дотлевают багровые угли, уже подернутые пеплом, приподнял веки и зажмурился от острейшей синевы безоблачного неба, воздух свеж и чист, как поцелуй Тургенева…
Жуткая мысль тряхнула меня с головы до ног и заставила шире распахнуть глаза. А если все вечернее приснилось, как вот Санегерийя, вдруг да насчет кофе только мечта, – я ухватил жестянку и сделал мысленное усилие, как будто вот сейчас создаю этот горячий, черный как деготь напиток, аромат бьет в ноздри…
Жестянка потяжелела, могучий запах ударил в нос и моментально прочистил мозг. Я вдохнул еще и, задержав ароматы в себе, сделал первый глоток. И ликование обрушилось с такой силой, что едва не пустился в пляс.
Оглянулся, похолодел. На том месте, где вчера лег Черный пес, а отныне мой черненький такой Бобик, разлеглась огромная псина неимоверно странной расцветки: серая, как овчарка, только с короткой шерстью. На спине и боках странные полосы, что как будто выходят за пределы тела и тянутся еще на пару шагов. Я протер глаза, пес лежит на двух толстых жердях, накрыв их мощной грудью и брюхом, это они проступили на его коже, тоже ставшей неотличимой от земли. Это я сбоку вижу его отчетливо, да и то больше по тени, но для пролетающего над нами ястреба я сижу у костра один-одинешенек, никого и близко, если не считать коня в двух десятках шагов…
– Ни фига себе, – проговорил я. – Это ж каким тебя педигреем кормили… Не поспешил ли я тебя назвать Бобиком? Все хамелеоны подохнут от зависти! Ну и мимикрист ты, братец, я чуть заикой не стал…
Пес открыл глаз, зевнул, пасть распахнулась все такая же огненная, алмазами блеснули длинные клыки и острые как бритвы зубы. Он рывком поднялся на ноги, я замер, а он мигом оказался передо мной. Я искательно улыбнулся, он уперся лапами мне в грудь, я позорно завалился на спину, сверху нависла эта жуткая рожа, длинный горячий язык моментально облизал мне лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22