Широкоротый железной грудой сполз со стола, повалился на бок и так залег, даже не делая попыток подняться. Я указал на него острием меча.
– Забирайте этого дурака. И не возвращайтесь. Я редко бываю таким добрым.
Они убрали ладони с мечей и, поглядывая на меня уже со страхом, с трудом подняли своего Клотара, мужик весит, как половозрелый бык, потащили к дверям.
Я сел, не сводя с них взгляда. С той стороны стола донесся вздох облегчения. Я проворчал:
– Это твое мерзкое влияние, брат Кадфаэль…
– В чем, брат паладин?
– Да отпустил вот так… Надо хотя бы пару затрещин. Или напинать. Какое-то неудовлетворение в фибрах души…
Он сказал торопливо:
– Борись с этим, брат! Даже святые постоянно боролись с соблазнами!
– Да, – ответил я, – но разве не Христос сказал: не мир я принес, но меч?
Он покачал головой.
– То было брякнуто в полемике. Ведь понятно же, что на войне как на войне… обе стороны в… этом самом. В экскрементах.
– Но трубку мира обычно раскуривают на пепелище войны, – возразил я. – Так что воевать приходится.
Я выпил еще чуть вина, что и не вино, а так, сидр, только не из яблок, отыскал на блюде лоскуток мяса и сожрал, брат Кадфаэль следил за мной с вымученной улыбкой.
– Ах, сэр Ричард, вас послушать… можно понять, откуда еретики берутся!
– Ересь – признак богатства, – возразил я. – Вон в православии никогда… или почти никогда ереси не было, ну и что? Православие – это такой гигантский монолит, что над уровнем болота и не разглядишь, та же поросшая мхом кочка. А ереси… обогащают, укрепляют, развивают, дают новые ростки, новые побеги, веточки.
Он слушал краем уха, все поглядывал на дверь. Я тоже посматривал, стараясь делать не так явно, но никто больше не вошел, а те посетители, что раньше орали песни, теперь затихли и держатся тише травы. Я ловил на себе любопытствующие взоры, но никто не решился подойти к нам с чашей вина и поздравить, хотя, судя по взглядам, таких здесь немало. Что значит, Клотара знают и очень не любят.
В нашей комнате чисто, прибрано, пес на своей роскошной тряпочке. Едва открылась дверь, вскочил и требовательно посмотрел на мои руки.
– Что, – сказал я обвиняюще, – решил, что я о тебе забыл? Какой же я сюзерен, если забуду о нуждах подданных? Я не олигарх и не депутат, я – феодал! Смотри, самое вкусное…
Я поставил на скамейку миску, нечего такому зверю наклоняться к полу, осанку портить, пес обнюхал, фыркнул, но сожрал все быстро и с аппетитом. Снова посмотрел на мои руки, я покачал головой.
– Вина не принес, уж извини.
Брат Кадфаэль сказал с укором:
– Нехорошо собачку спаивать.
– А людей?
– Людей не жалко, – ответил он, не задумываясь. – Люди сами ответствуют перед Господом Богом за свои деяния, у них – свобода воли. А вот за малых и сирых отвечаем мы, люди.
– Ладно, – сдался я, – не буду спаивать. Слышал, Бобик? Брат Кадфаэль против того, чтобы тебе употреблять вино. Мал ищщо.
Пес поднял голову и посмотрел на брата Кадфаэля недобрым взором. Даже верхнюю губу приподнял, показывая белые жуткие клыки, что означает крайнюю степень неодобрения.
– Ябедничать тоже грех, – уличил брат Кадфаэль.
– Но малый, – согласился я, – лучше допускать малые грешки, чтобы не сотворить большой. Большой – уже преступление.
– Большой грех хуже, чем преступление, – возразил брат Кадфаэль.
– Почему?
– Сегодня преступление, завтра уже нет, а грех… он всегда грех.
Я поставил меч и лук со стрелами по ту сторону ложа, чтобы всякий, кто захочет дотянуться, сперва наступил на меня, тоже молот снял и положил под одеяло. Брат Кадфаэль следил за мной полными печали и укора глазами.
Ложе затрещало под моим несредневековым телом. Я закинул руки за голову, заметил:
– Кстати, вот с таких диспутов начинались религиозные войны.
Брат Кадфаэль озадаченно умолк. Пес посмотрел на него, на меня, снова на брата Кадфаэля, громко фыркнул, словно сообразил, что худой монашек проиграл мне схватку.
– Надо заказать тебе одежду, – вспомнил я. – Эх, ладно… Будем завтракать, пошлем мальчишку на базар. Тебе какой размер? А фасон? В смысле рюшечки и фестончики где побольше, где поменьше? Накладные плечи?
– Брат паладин, – произнес он с великим укором, – как вы можете? Скромные служители Христа должны не замечать таких непотребств.
– И не замечаете?
– Не замечаем, – ответил он с достоинством. – Это там, на Юге, человек видит только оболочку, а мы учим видеть души…
– Если они есть.
– Они у всех есть, – возразил он. – Не у всех души – блистающие алмазы, есть мелкие души, есть никчемные, пустые, гнилые, продажные, червивые, подлые, но на то и есть мы, служители Господа нашего, чтобы спасти эти души от еще худшей участи…
– Да, – согласился я, – по слухам, дьявол обитает на Юге. Ты уверен, что доберешься? Вон тебя еще на полпути как встретили!
– Я не дойду, – ответил он просто, – другой дойдет.
– Ладно, – сказал я, – мне ехать в Каталаун, там пройдет рыцарский турнир. Какое-то время нам по дороге. А уже оттуда, если уцелеешь, поедешь один.
Он воскликнул:
– Спасибо, брат паладин!
Я отмахнулся.
– Не благодари. Я уже сам себя трижды назвал дураком за такую идею.
Кто-то громко и ясно, хотя и абсолютно беззвучно, произнес над ухом: «Опасность». Я мгновенно проснулся, сна ни в одном глазу, везде темень, слышно мерное дыхание Бобика. Я напрягся, слушал, глаза не то чтобы привыкали к темноте, но происходило нечто странное: я начал различать красноватые силуэты: один на лавке, другой на полу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22