Они держатся целый год и оставляют после себя глубокие шрамы. Встречается эта болезнь, несмотря на свое итальянское название, и в Антиохии, и в Мосуле, и в Диярбакыре, и в Багдаде, а также в некоторых областях Персии.
Мне уже доводилось встречаться с этим недугом, но не в таких жутких масштабах, как у нашего мистера Линдсея. Мало того, что его распирали темно-красные опухоли, они превратили его нос, его бедный нос, в некое странное, огромных размеров и неимоверной раскраски образование на лице. Наш англичанин переносил это унижение отнюдь не с терпением и покорностью, которые ему приписывала его принадлежность к very great and excellent nation Великая и прекрасная нация (англ.).

, а постоянно комично выражал свой гнев и недовольство, что вызывало смех и одновременно сострадание всех.
И сейчас он сидел у огня и ощупывал обеими руками необъятный гнойник.
– Мистер! – обратился он ко мне. – Взгляните!
– Куда?
– Гм. Глупый вопрос! На мою физиономию, естественно. Yes. Вырос?
– Кто? Что?
– Дьявол… Да опухоль. Намного?
– Да уж. Напоминает огурец.
– All devils! Тысяча чертей! (англ.)

Просто кошмар какой-то. Yes!
– Наверное, через какое-то время станет похожа на Fowling Bull, сэр!
– Я сейчас отвешу вам пощечину, мистер! Если бы у вас была такая дуля на носу…
– А больно?
– Нет.
– Я и гляжу, что-то вы бодро выглядите.
– Бодро? Zounds! Черт побери! (англ.)

Как я могу выглядеть бодро, если эти люди думают, что у меня не нос, а табакерка. Сколько еще мне носить эту дулю?
– Не менее года, сэр.
Он округлил глаза, и в них выразился такой ужас, а рот открылся в таком немом крике, что мне стало его искренне жалко.
– Год? Целый год? Целых двенадцать месяцев?
– Около того.
– О! Ах! Horrible! Ужас! (англ.)

Просто кошмар. А средства никакого нет? Пластыря? Мази? Удалить как-то?
– Нет, ничем не поможешь.
– Любая болезнь лечится.
– А эта – нет, сэр. Этот вид чумы не так опасен, но, если начать вмешиваться, пытаться разрезать, может стать хуже.
– Гм. А когда пройдет, что-то останется?
– По-разному бывает. Чем больше нарыв, тем глубже остается отверстие.
– My sky! О небо! (англ.)

Отверстие?
– Увы.
– Ну что за ужасные края! Чертова страна! Если бы я сейчас был в доброй старой Англии… Well!
– Наберитесь терпения, сэр!
– Для чего?
– Ну что бы сказали в доброй старой Англии, покажись там сейчас сэр Дэвид Линдсей с двумя носами сразу.
– Да, пожалуй, вы правы, мистер. Уличные мальчишки не дали бы мне прохода! Так и быть, останусь пока здесь и…
– Сиди, – прервал его Халеф. – Не оборачивайся!
Я сидел спиной к лесу и тут же подумал, что маленький хаджи заметил что-то подозрительное.
– Что ты там узрел? – спросил я его.
– Пару глаз. Прямо сзади тебя стоят две чинары, а между ними куст дикой груши. Там-то и прячется человек, чьи глаза я заметил.
– Ты его еще видишь?
– Подожди!
Он так же беззаботно оглядел кустарники, а я тем временем проинструктировал остальных, чтобы вели себя так, как будто ничего не происходит.
– Вот он.
Я поднялся и сделал вид, будто ищу сухой валежник для костра. При этом отошел от лагеря на такое расстояние, чтобы меня не было видно. Потом я вошел в лес и стал пробираться между деревьями. Не прошло и пяти минут, как я очутился возле двух чинар и еще раз убедился, насколько остры глаза у Халефа. Между деревьями сидело на корточках некое существо человеческого вида, наблюдавшее за нашим лагерем.
Откуда оно взялось? Мы находились в местности, где ни одной деревни не было в радиусе многих миль. Правда, мелкие племена курдов враждовали между собой, и могло так статься, что какое-то персидское пастушье племя пересекло границу, чтобы заняться разбоем. Такого здесь сколько хочешь.
Нужно было быть осторожным. Я незаметно подобрался к человеку сзади и взял его за шею. Он так испугался, что застыл как в ступоре, совершенно не сопротивляясь, когда я вел его к костру. Там я положил его лицом вниз и потянулся к кинжалу.
– Не двигайся, человек, иначе я тебя проткну! – пригрозил я.
Я не собирался приводить свою угрозу в действие, однако чужак воспринял ее всерьез и умоляюще сложил руки:
– Господин, пощади!
– Это зависит от тебя. Если солжешь мне, пеняй на себя. Кто ты?
– Я турок из племени беджат.
Турок? Здесь? Судя по его одежде, он сказал правду. Я знал, что раньше турки жили на пространствах между Тигром и персидской границей, и он вполне мог быть из племени беджат. Пустыня и горы Тапеспи были ареной их деяний. Но когда Надир-шах захватил Багдад, он перетащил беджат в Хорасан. Он назвал эту провинцию из-за ее положения и значения «Мечом Персии» и приложил все усилия, чтобы населить ее мужественными, воинственными жителями.
– Беджат? – спросил я. – Ты лжешь.
– Я говорю правду, господин.
– Беджат живут не здесь, а в далеком Хорасане.
– Ты прав, но после того как однажды они вынуждены были покинуть эту область, некоторые вернулись, а их потомки так расплодились, что насчитывают более тысячи воинов. У нас летняя стоянка в районе развалин КизельКараты и на берегах реки Куру-Чай.
Мне приходилось об этом слышать.
– А сейчас вы располагаетесь где-то поблизости?
– Да, господин.
– А сколько у вас палаток?
– У нас нет палаток.
И это мне было известно. Когда племя номадов оставляет лагерь, не забирая с собой палаток, это означает грядущий военный поход или грабительский набег.
Я задал еще вопросы:
– Сколько у вас мужчин на сегодня?
– Двести.
– А женщин?
– Среди нас их нет.
– Где ваш лагерь?
– Недалеко отсюда. Если обойти вон тот край леса, как раз придешь к нам.
– Вы заметили наш костер?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125