- Эй, Романова! - заорал Ванька. - Возьми Марфуту!
"Марфутой” Лыков зовет саксофон. Я схватила черный футляр и поинтересовалась:
- А розетка, интересно, на кладбище есть?
- Ага, - заржал Димка, - обожаю тебя, Романова, за светлый ум. Из каждой могилы торчит такая пластмассовая беленькая штучка с дырочками, сунешь штепсель и давай, бацай.
- Ну надо же, - удивилась я, - зачем на могилках розетки?
- Чтобы жмурики могли плеер включать, - спокойно пояснил Ванька.
- Прекрати! - рявкнул Димка. - А ты, Романова, не идиотничай, нет на погосте электричества.
- А играть как?
- Да у них место сразу за административным корпусом, из конторы шнур протянем.
Через полчаса мы подключились, настроились и стали поджидать клиента. Наконец появилась большая толпа.
- О, - буркнул Димка, - они! Давай, ребята, с соответствующим моменту настроением и выражением на лице.
Мы принялись измываться над Моцартом. Хорошо, что он никогда не узнает о трех дураках, исполняющих “Реквием” при помощи гитары, сакса и синтезатора.
Гроб, отчего-то закрытый, установили возле зияющей ямы. Родственники всхлипывали, среди них было довольно много женщин, закутанных с ног до головы в черное, и детей, непонимающе таращившихся на диковинную процедуру.
Ясное солнце освещало мрачное действо. Звучали дежурные слова: “трагически ушел”, “полный сил”, “удивительный человек”. В перерыве между выступлениями мы делали “музыкальную паузу”. У тех, кто пришел проститься с покойным, то и дело трещали мобильники и пищали пейджеры. Наконец роскошный гроб из красного дерева плавно, при помощи специальной машинки опустили в могилу. Мы гремели как ненормальные. Над присутствующими носилась с громким карканьем огромная стая ворон. Очевидно, главные птицы Москвы не любили Моцарта, а может, им не нравилась наша более чем оригинальная обработка.
Потом двое на диво трезвых могильщиков ловко и споро сформировали холм, обложили его шикарными венками и букетами, воткнули в изголовье большой портрет и табличку.
Я сначала прочитала надпись, сделанную золотом: “Славин Вячеслав Сергеевич, 1940 - 2000 гг.”, потом перевела взгляд на фотографию и чуть не упала на “Ямаху”. На меня смотрело полное, чуть одутловатое лицо с внимательными карими глазами и капризно оттопыренной нижней губой. Уголки рта слегка загибались вниз. Точь-в-точь такой же снимок, только намного меньших размеров, лежал сейчас у меня в спальне на даче.
Глава 3
- Эй, Романова, - прошептал Ванька, незаметно для окружающих пиная меня ногой, - заснула в самый ответственный момент, шевели клешнями живей!
Я машинально задвигала пальцами, “Я маха” взвыла. Неожиданно одна из женщин упала на холм и завизжала на высокой ноте, перекрывая саксофон:
- Славик, Славик, за что?! Господи, за что?! Двое мужчин молча попытались поднять ее, но тетка продолжала:
- Славик, Славик, не пойду, не пойду… От толпы отделилась девушка, стройная, высокая, просто фотомодель. Она быстрым шагом пошла к истеричке и резко сказала:
- Нора, прекрати немедленно концерт! Женщина взвизгнула последний раз, потом спокойно поднялась, деловито поправила ленту на самом шикарном венке и прошептала:
- А почему мои цветы лежат в неподобающем месте, а Тамарин рваный букет в изголовье?
- Заткните ее, - велела девушка. - Андрей, Николай, чего стоите? Хотите скандала? Сейчас получите.
Из толпы вышли двое. Один, светловолосый, высокий, на вид лет тридцати, в безукоризненном черном костюме и ослепительно белой рубашке, слегка хриплым голосом произнес:
- Мама, пошли.
Второй, тоже блондин, но пониже, коренастый, с большим носом и брезгливо сжатыми губами, молча двинулся в сторону истерички. Когда он прошел мимо “Ямахи”, на меня пахнуло своеобразным букетом из запахов дорогой парфюмерии, элитного коньяка и качественных сигарет. Так пахло когда-то от моего мужа Михаила, и я с тех пор невольно отшатываюсь от лиц мужского пола, благоухающих подобным образом.
Крепыш взял бабу за руку:
- Давай, Нора, хватит.
- Нет, скажи мне, Николя, - проныла Нора, явно не собираясь уступать, - ответь, отчего мой венок лежит вот тут, где-то сбоку, а Тамарин растрепанный веник у самого лица!
От кучи мрачно стоящих людей отделилась еще одна фигура, на этот раз женская, невысокая, в круглой шляпке с вуалью.
- Мама, - укоризненно произнес высокий блондин, - где же ты тут лицо нашла?
- Как же, Андре, - воскликнула Нора, - он лежит сюда ногами, а туда головой!
Дама в круглой шляпке спокойно подошла к холмику, выдернула из-под портрета небольшой букетик гвоздик, перевязанный черно-красной лентой, потом схватила огромный венок из темно-бордовых роз, с усилием перетащила его к фотографии и тихо сказала:
- Бога ради, Нора, никто ничего не делал специально, так тебе нравится?
- Так нормально, - кивнула головой Нора, - а главное, справедливо. Вы все знаете, что именно меня он любил больше всех! А ты, Тома…
- Хватит, - рявкнула длинноногая красавица, - людей постыдись! Андрей, тащи ее в машину! Потом она повернулась к нам:
- Ну а вы чего расселись? Давайте живо складывайте дуделки - и в дом, надо помянуть Вячеслава, а не лаяться у свежей могилы, ну и дурацкая же идея пришла Hope в голову - нанимать ансамбль на поминки.
Народ потянулся к воротам. Я начала собирать “Ямаху”. Надо же, какая активная девушка. “Дуделки!” Можно подумать, она сама заработала на свое сверхэлегантное черное платье, а главное, на огромные бриллиантовые серьги, которые зачем-то нацепила на похороны. И потом, при всей шикарности она просто глупа и нелогична. Ругаться неприлично не только у свежей, но и у “старой” могилы. На кладбище надо сохранять хоть…
- Эй, Лампа, - раздался за спиной шепот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15