– Вы к Шурочке? – спросила она, любезно улыбнувшись.
– Нам нужен товарищ Хитрово А. Л., – объяснил лейтенант.
– Пожалуйста, пожалуйста, – засуетилась старушка. – Профессор сейчас освободится. Пройдите сюда – вот в эту дверь.
В передней лейтенант внимательно осмотрел себя в высокое трюмо. Из зеркала на него глядел невысокий, аккуратный офицер с солнечными пуговицами и снежным воротничком. По каждому крючку можно было угадать офицера, только месяц тому назад выпущенного из училища.
– Возьмите бархотку, старшина, стряхните пыль с сапог. И ремешок потуже!
Услышав официальное обращение, Василий поспешно нагнулся. Не такой человек был лейтенант, чтобы спорить с ним по делам службы.
В соседней комнате было сумрачно и прохладно. Косые лучи солнца били из стеклянной двери. Оттуда доносились голоса: мужской – немного хриплый – и женский – высокий, взволнованный, срывающийся.
– А я говорю, – утверждал хриплый голос, – что ученый должен доводить дело до конца. И если надо ставить опыт семь лет, я буду его ставить семь лет, а если сто лет, я найду учеников, которые завершат работу.
– А какая у тебя гарантия, что ты прав? С какой стати ты мешаешь людям идти своим путем? – волновался женский голос.
Подойдя к стеклянной двери, летчик увидел террасу, обвитую диким виноградом, столик с медным самоваром, а за столиком – полного старика в чесучевом костюме, со смятой панамой на затылке и спину тоненькой девушки в пестром сарафане.
Румяная старушка стояла тут же и дергала старика за рукав, пытаясь что-то сказать ему.
– Нужно исчерпать метод до конца, – твердил старик, стуча чайной ложкой по столу. – У нас уже есть теория. Я считаю, непорядочно… да, да, да, непорядочно поднимать шум из-за двух опытов.
– Не двух, а двухлетних… – возвысила голос девушка.
«Вот то да! – заметил про себя Василий. – Ничего себе свисточек». Привыкнув к полутьме, он разглядел развешанные на стенах странные предметы. Это были как будто бы обыкновенные оркестровые и джазовые инструменты, только увеличенные до фантастических размеров: медные литавры величиной с турецкий барабан, чудовищный барабан в полтора человеческих роста, гигантские органные трубы, похожие на орудия, флейты, упирающиеся в потолок, подковообразные камертоны и сирены, наконец, даже милицейские свистки, только такого размера, что милиционер мог бы войти в свисток, как в будку. Со страстью механика, встретившего незнакомую машину, Василий выстукивал инструменты, старался даже заглянуть внутрь, и пальцы его невольно теребили отвертку в кармане.
– Ну и профессор, – ворчал он, – сусликов свистком пугает! Интересно, как же в него дуют?
– Оставь, Ваня, ты же в чужом доме…
Но не услышав официального обращения «товарищ старшина», Василий пропустил замечание мимо ушей.
– Четыре поколения Хитрово, – видимо, сдерживая себя, говорил старик, – имели ученые степени. Научная порядочность – наш принцип.
– Дело не в порядочности, а в косности, – возражала девушка, теребя виноградный лист. – Это срочная работа. Нужно вовлечь в нее всевозможные институты. А там Хитрово или не Хитрово – это дело десятое.
Профессор вытер лоб панамой, скомкал ее в руке и удивленно посмотрел на нее.
– Ну, как же объяснить тебе, что белое – это белое, а черное – черное? – начал он и вдруг, потеряв терпенье, закричал: – Ведь ты же девчонка! Ты под стол пешком ходила, когда я уже лекции читал!
– А, вот оно! – произнес Василий.
Он разобрался, наконец, в конструкции свистка. Свисток работал при помощи небольшого электрического меха, и нужно было только нажать кнопку…
Душераздирающий рев ворвался в комнату. Свисток засвистел, как целая дивизия милиционеров. Василий отскочил, зажимая уши. Зудящий неприятный звук бился в гигантском свистке, мебель отвечала ему частой дробью, с потолка сыпалась мучная пыль побелки, тонко дребезжали стекла в двери.
Василий хотел выключить свисток, но не сумел. Свист вызывал ноющую боль в ушах и зубах, он все нарастал, воздух в комнате стал густым от известковой пыли, стекло лопнуло, осколки разлетелись по полу.
Девушка и старик прибежали с террасы. Закрывая лицо передником, словно она приближалась к разгоревшемуся костру, девушка боком подобралась к свистку и, вытянув руку, на ощупь выключила его. Несколько мгновений все стояли оглушенные, тяжело дыша. Старик укоризненно смотрел на гостей. Долговязый механик старался спрятаться за невысокого летчика.
Зорин нашелся первый. Он отпечатал шаг навстречу старику и вскинул руку с тем особенным шикарным вывертом запястья, который так долго не давался ему в училище.
– Лейтенант Зорин, – представился он. – Прибыл в ваше распоряжение.
Старик поспешно отдернул протянутую для рукопожатия руку и неловко козырнул. Видимо, он полагал, что военный его не поймет, если не говорить с ним на особом, военном языке.
– В высшей степени странно, – пробормотал он, – какое-то недоразумение. Я не вызывал никаких лейтенантов.
Летчик и бортмеханик переглянулись. «Хорошо бы, недоразумение, – мелькнуло у них в голове. – Погуляли бы в городе и назад – в часть».
– Но, может быть, есть другой Хитрово? – на всякий случай выспрашивал Зорин. – В нашей командировке точно указано: Саратовский сельскохозяйственный институт, А. Л. Хитрово.
Старик поднес бумажку к глазам.
– Не знаю… Хитрово? Не знаю, – говорил он, шаря по карманам в поисках очков. И вдруг, словно вспомнив что-то, уставился испытующим взглядом на летчика. – Шурочка! Александра Леонтьевна, – произнес он ядовитым тоном, – к вам… – И, поворачиваясь к двери, добавил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22