Человек, привычный к крови, легко отдается страстям и склонен к насилию.
Предположение прозвучало весьма правдоподобно, и итальянец, разочарованный, выпрямился. Кастелян посовещался с остальными своими соседями, и было решено вызвать жену, чтобы допросить ее вместе с мужем. Маргерит повиновалась.
Ее движения были замедленными и весь вид говорил о том, что онауступает суровой необходимости.
— Ты жена палача?
— А также и дочь.
— Маргерит женщина добросердечная и разумная, — ввернул Петерхен, — она понимает, что государственный пост, в глазах человека разумного, не может быть сопряжен с бесчестьем, и поэтому не скрывает своего происхождения и семейной истории.
Жена Бальтазара бросила на бейлифа испепеляющий взгляд, но он был слишком упоен своей мудростью, чтобы это заметить.
— Почему ты здесь? — продолжал судья.
— Потому что я супруга и мать. Поскольку я мать, я пришла на перевал, а поскольку жена — явилась сюда, в монастырь, чтобы присутствовать при допросе. Кое-кому взбрело в голову, что Бальтазар омочил руки в крови, — и я пришла опровергнуть эту ложь.
— Но ты же сама так поспешила объявить о своей связи с палаческим родом! Те, кто привык смотреть на смерть ближних, могли бы спокойнее отнестись к обычному судебному расследованию.
— Мне понятно, о чем ты говоришь, герр кастелян. Нам достался тяжкий жребий, но до сих пор те, кому мы вынуждены служить, считали нужным, говоря с нами, выбирать слова! Ты упомянул кровь, но та кровь, которую пролил Бальтазар, вместе со своими и моими предками, лежит на тех, кто приказывает ее пролить. Невольные орудия твоих решений, мы невинны перед лицом Господа.
— Для лица из палаческого сословия ты выражаешься странно… А ты, Бальтазар, согласен в этом со своей супругой?
— Мы, мужчины, наделены от природы не столь сильной чувствительностью, майн герр. Я был предназначен к этой должности с рождения; мне внушали, что моя служба если не почетна, то, во всяком случае, необходима, и я приучал себя выполнять ее безропотно. С моей бедной Маргерит дело обстоит иначе. Она мать, вся ее жизнь в детях; она видела, как публично унизили ее дорогое дитя, и испытывает то, что и положено матери.
— А ты — отец — как отнесся к этому оскорблению? Что ты почувствовал?
Бальтазар отличался мягким характером и, как только что сказал, был подготовлен к исполнению своих обязанностей, но все же сильные переживания не были ему чужды. Вопрос глубоко его задел, но привычка владеть собой при посторонних и чувство собственного достоинства помогли ему скрыть внутреннюю муку.
— Боль за мое безвинное дитя, боль за того, кто забыл о чести, и боль за тех, кто был причиной происшедшего.
— Этот человек часто слышал, как преступникам проповедуют смирение, и хорошо усвоил уроки, — прошептал недоверчивый судья своим соседям. — Нужно воздействовать на него иными средствами. Язык у него хорошо подвешен, но крепкие ли нервы — это мы посмотрим.
Сделав знак своим помощникам, валезианец стал спокойно ожидать, какой результат даст следующий опыт. Завесу убрали, и все увидели тело Жака Коли. Он сидел как живой за столом перед большим алтарем.
— Невиновные не ужасаются при виде тех, чей дух покинул тело, — продолжал кастелян. — Но преступника, которому показывают дело его рук, нередко постигают, по воле Господа, муки совести. Приблизься, Бальтазар, и взгляни на мертвеца; приблизься вместе с женой, чтобы мы посмотрели, как ты поведешь себя перед лицом убитого.
Более бесполезный опыт над тем, кто исполнял обязанности палача, едва ли был возможен; долгое знакомство с такого рода зрелищами сделало палача нечувствительным к тому, что поразило бы человека непривычного. По этой ли причине или вследствие своей невиновности, но Бальтазар подошел к мертвецу без малейшего трепета и долго стоял, совершенно спокойно рассматривая бледные черты. Его мягкая, бесстрастная манера держаться не давала пищи для догадок. Волновавшие Бальтазара чувства не получили выхода в словах, но по лицу, казалось, пробежала тень сожаления. Иначе повела себя его супруга. Маргерит взяла руку убитого, вгляделась в изменившиеся черты, и по ее щекам покатились горькие слезы.
— Бедный Жак Коли! — произнесла она достаточно громко, чтобы слышали все присутствующие. — Как всякий, кто рожден женщиной, ты не был безгрешен, но разве заслужил ты ту участь, которая тебя постигла! А мать, которая дала тебе жизнь, ловила улыбку на твоем младенческом лице, лелеяла тебя на коленях и прижимала к груди — могла ли она предвидеть такой внезапный и ужасный конец! Ее счастье, что она не ведала, чем увенчаются ее любовь, труды и заботы, иначе бы радости обратились в горькую печаль, а самые милые детские улыбки причиняли бы муку. Мы живем в страшном мире,
Бальтазар, в мире, где торжествует порок! Твоя рука, которую ты, по своей воле, не поднял бы даже на нижайшую из Божьих тварей, обречена отнимать жизнь; твое сердце — лучше которого нет — все больше привыкает к проклятому ремеслу! Суд погряз в подкупе и интригах, милосердие сделалось посмешищем для кровопийц, а казнь поручено совершать тому, кто мечтает жить в мире с ближними. И все это оттого, что люди, по злоумышлению и самовлюбленности, идут наперекор Божьей воле! Они хотят быть умнее Того, кто создал вселенную, и тем показывают себя круглыми глупцами! Знайте же, гордые и великие мира сего: если мы когда-либо и отнимали жизнь, то только по вашему приказанию. Наша же совесть чиста. Это убийство — дело рук не мстителя, а грабителей и головорезов.
— Но чем ты можешь убедить нас в этом? — спросил владелец замка, который, желая в ходе испытания наблюдать за лицами Бальтазара и его жены, подошел вплотную к алтарю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149