Это не походило на обыкновенный дворцовый этикет, существующий при других дворах... Нет, здесь было худшее, рабское мышление, не лишенное в то же время барской заносчивости».
Лакейство идет рука об руку с доносительством, желанием проникнуть в чужую жизнь и мысли, с головокружительными и жалкими интригами. Не удивительно, что ко времени восшествия на престол Александр II оказался под неусыпным ежеминутным контролем. Знаменитый анархист князь П. А. Кропоткин, учившийся в Пажеском корпусе и одно время близкий ко двору, вспоминал: "Система шпионства, практиковавшаяся во дворце, а особенно вокруг самого императора, покажется совершенно невероятной непосвященным... По свидетельству чиновника III отделения «Слова и мнения Его Величества должны быть известны нашему отделению. Разве иначе можно было бы вести такое важное учреждение, как государственная полиция? Могу вас уверить, что ни за кем так внимательно не следят в Петербурге, как за Его Величеством». В данном случае, как вы понимаете, речь идет не о безопасности монарха, не о выслеживании «врагов отечества» и раскрытии их коварных замыслов, а о пошлой слежке за каждым шагом императора и вынюхиваний его отношения к окружающим, улавливании каждого его слова. Находиться «под колпаком» собственной тайной полиции – положение унизительное, но, видимо, привычное для власть имущих, неотъемлемое от той роли, которую они играют.
Привычно было и другое. По словам знакомой нам А. Ф. Тютчевой, «государи вообще любят быть объектами любви, любят поклонение, с чрезмерной важностью верят в культ, который внушают. Поэтому их доверие легче приобрести лестью, притворной привязанностью, чем привязанностью подлинной... Искреннее чувство может показаться им неудобным: оно внушает им недоверие, тогда как чувства неискренние и официальные легко идут на всякого рода уступки и снисхождения». Справедливо указав на слабости самодержцев, фрейлина не права лишь в одном. Слова «любят» или «не любят» предполагают выбор, который якобы существует у монарха. Но человеку, с детства воспитанному в определенном духе, не видевшему никаких других отношений, кроме почитания, угодничества, преклонения, трудно, если не невозможно представить себе, что общение между правителем и подданными может быть иным. Мир перевернутых человеческих отношений диктует свои правила игры, и хорошо, если носитель верховной власти смирился с этими правилами. В таком случае он, может быть, будет страдать, мучиться, но имеет возможность утешить себя тем, что «так надо», «не нами заведено» и к тому подобному замусоленными, но успокоительными сентенциями.
С каким же «багажом», с какими ощущениями вступал на престол наш герой? Большинство историков на редкость единодушно утверждают, что участие Александра Николаевича в бытность его наследником престола во всех отцовских учреждениях мало что дало ему как государственному деятелю. Подобные учреждения вряд ли можно принять безоговорочно. Если даже согласиться с тем, что у Николая I и его сановников нельзя было научиться ничему полезному, то не будем забывать о том, что существует учеба «от противного», о том, что негативный опыт – это тоже опыт. Но дело не только в такой негативной учебе, ведь и позитивные уроки в годы правления Николая Павловича, что называется, имели «место быть» (ведь министрами у него были не только клейнмихели и вронченки, но и Киселев или Канкрин). Начнем с того, что мысли и даже разговоры о необходимости реформ возникали в российских «верхах» достаточно часто, в том числе и в царствование отца нашего героя. Уместно предположить, что именно в 1840-1841 годах наследник впервые услышал о попытках своего дяди, императора Александра I, уничтожить крепостное право и изменить политическое устройство России. Напомним вкратце то, что могло быть известно Александру Николаевичу о проектах преобразования страны, составленных в первой четверти XIX века.
В 1818-1820 годах в канцелярии наместника императора в Польше Н. Н. Новосильцевым и его сотрудниками был подготовлен проект российской конституции. Он получил название «Конституционной хартии Российской империи», и претворение его в жизнь могло превратить Россию в конституционную монархию типа шведской или английской. Законодательная власть по этому проекту переходила к императору и двухпалатному законодательному органу, а исполнительная – к Государственному совету, состоявшему из Общего собрания и Комитета министров. В те же годы в нескольких ведомствах, по распоряжению Александра I, были созданы проекты отмены крепостного права, не получившие, как и "Конституционная хартия ", высочайшего одобрения.
Для Александра Николаевича не составляло секрета то, почему его дядя не решился провести в жизнь подготовленные по его же приказу проекты преобразований. С одной стороны, он не нашел ни достаточного количества сторонников их вокруг себя, ни мощной социальной опоры для проведения в стране реформ. С другой стороны, Александру I явно не повезло с моментом начала преобразований. Общеевропейский экономический подъем, в частности рост цен на русское зерно, явное оживление торговли и промышленности в стране создали видимость устойчивого благополучия империи. Победа в Отечественной войне 1812 года, освобождение Европы от наполеоновской экспансии убедительно подчеркивали мощь крепостнической системы и традиционного самодержавия. Начинать в таких условиях перестройку основ социально-экономического и политического быта было бы со стороны правительства неразумно, ведь оно рисковало остаться непонятым большинством населения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139