перед собой он держал записную книжку и разглядеть форму губ и подбородка не было никакой возможности. А может, Элейн особенно и не рассматривала его, так как она и ожидала увидеть полицейского, с которым только что беседовала по переговорному устройству, да к тому же на нем была форма! В голове у нее крутилась одна мысль — человек, который защищал ее все это время, убит!..Элейн отперла все замки и впустила Мотли в квартиру. * * * Мотли провел у нее около двух часов; при нем был автоматический стилет с пятидюймовым лезвием, которым он только что убил Энди Эчвэрри. С ним была дубинка убитого. А еще — исполненные необычайной силы пальцы.Он испробовал все, что было под рукой, чтобы истязать Элейн.Не хочу даже думать о том, как все это было на самом деле и в какой именно последовательности происходило. Наверное, она время от времени теряла сознание. Наверное, Мотли не упустил случая поговорить с ней, похваляясь своей наглостью, всесилием и безнаказанностью. Возможно, он цитировал ей Ницше или других корифеев, каких успел прочитать в тюремной библиотеке.Когда он вышел из квартиры, Элейн оставалась лежать на полу в гостиной в луже крови, которая впитывалась белым ковриком. Мотли был абсолютно уверен, что она мертва. Однако жизнь еще теплилась в Элейн; но с каждой следующей каплей крови жизненные силы покидали ее, и она обязательно бы умерла — умерла, если бы не охранник.Он был бразильцем — высоким и широкоплечим, с копной густых блестящих волос и брюшком, выпиравшим из тесного форменного мундира; звали его Эмилио Лопес. Смутное подозрение шевельнулось у него в душе еще тогда, когда он указал Мотли на лифт. В конце концов через некоторое время он взял трубку интеркома и позвонил наверх, чтобы проверить, все ли в порядке.Лопес звонил несколько раз, но ответа не было. Возможно, настойчивые звонки нарушили планы Мотли и заставили его убраться раньше, чем он планировал. Около семи он выскользнул наружу, быстрым шагом прошел мимо охранника, и в этот момент Лопес снова почувствовал беспокойство. Он опять позвонил наверх — ответа не последовало. Он вспомнил портрет человека, которого категорически запрещалось пускать к мисс Марделл, и внезапно подумал, что посетитель в полицейском мундире — именно он. Чем дольше он думал об этом, тем больше крепли его подозрения.Он оставил свой пост и бросился наверх, стал звонить и стучать в дверь изо всех сил. Мотли захлопнул ее перед уходом, однако она закрылась только на обычный замок.Охранник побежал вниз и стал лихорадочно разыскивать запасной ключ, но безуспешно; оставалось одно — звонить в полицию. Но что-то заставило Лопеса вместо этого опять броситься наверх и сделать то, на что не решился бы ни один из двух десятков других охранников.Встав напротив двери, он изо всех сил ударил по ней ногой, затем еще раз; его ноги были очень сильны, поскольку им приходилось выдерживать столь грузное тело, к тому же в детстве Лопес увлекался футболом. Дверь распахнулась, и охранник сразу увидел Элейн, лежавшую на кроваво-красном коврике. Эмилио Лопес перекрестился, схватил трубку телефона и набрал номер 911. Он прекрасно понимал, что уже поздно, но тем не менее сделал это. * * * Как раз в эти часы я пил кофе в «Пламени», слушал тихий джаз в уютном ресторанчике, платил Брайану и Дэнни Бою. В это же время я болтал с Микки Баллу, разгонял пировавших в мусорных баках крыс, затем завтракал на берегу Гудзона, а потом наблюдал из машины, как солнце встает над городом.Возможно, я ошибся в некоторых незначительных деталях; о многом я ничего не знаю, да и никогда не узнаю, и тем не менее полагаю, что все произошло примерно так, как я описал. В одном я уверен: все произошло именно так, как и должно было произойти. С этим мог бы поспорить Эндрю Эчвэрри, могла бы поспорить Элейн, но достаточно пролистать Марка Аврелия, чтобы убедиться в правоте моих слов. Возьмите его в руки, и Марк Аврелий все объяснит вам. Глава 22 Нью-йоркский госпиталь расположен на Йорк-авеню, возле Шестьдесят восьмой улицы.Такси остановилось прямо у приемного покоя, и сидевшая за столиком регистратора женщина сообщила мне, что Элейн Марделл из операционной только что переведена в отделение интенсивной терапии. Она показала мне, как пройти туда.В реанимации дежурная сообщила мне, что вход к пострадавшим разрешен только ближайшим родственникам; я объяснил, что у пациентки Марделл семьи нет и, вероятно, я самый близкий ей человек, ее друг. Она поинтересовалась, насколько близкими друзьями были мы с ней. «Очень, очень близкими», — ответил я. Она записала мою фамилию и провела в комнату ожидания.В ней курили или листали журналы несколько человек, коротая время в ожидании сообщения о смерти своих близких. Я взял в руки «Спорт иллюстрэйтед», но все плыло у меня перед глазами — я не смог прочитать ни одного слова и лишь машинально перелистывал страницу за страницей.Через какое-то время в комнату вошел врач, внимательно посмотрел на нас и произнес мою фамилию. Я молча поднялся, и он жестом пригласил меня выйти с ним в коридор. Лицо его казалось очень молодым, но волосы были уже изрядно тронуты сединой.— Ну и досталось ей!.. — произнес он. — Даже не знаю, что и сказать.— Она будет жить?— Ее оперировали почти четыре часа; она потеряла очень много крови, и, кроме того, у нее множество внутренних кровотечений. Переливание продолжают делать и сейчас. — Он соединил руки перед собой, прямо на операционном халате, и с силой скрутил их; похоже, он сделал это машинально.— Нам пришлось удалить селезенку, — продолжил врач. — В принципе можно жить и без нее, таких людей тысячи, но у нее вдобавок множественные повреждения других внутренних органов, почки не работают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82