-- Что такое? -- Он засмеялся.-- Ах, это шутка, не правда ли? Ваша сестра не говорила мне, что вы большой шутник. По правде говоря, у меня сложилось впечатление, что вы серьезный, но слишком молодой человек. Это ее несколько беспокоит, призналась однажды она мне, теперь я это ясно помню...
-- Что вы делали под окном? -- повторил свой вопрос Мартин.
-- Боюсь, мальчик, вам лучше поехать домой,-- предложил Баумэн.
-- Обо мне не беспокойтесь,-- парировал Мартин.-- Я поеду домой. Но я расскажу сестре с Уиллардом, что за окном в ту ночь стояли вы, вызову полицию и им тоже все расскажу.
-- Мальчик, вы уже начинаете мне надоедать,-- тихо сказал Баумэн, улыбаясь на светящийся серп луны.-- Вы всем надоедаете и, прежде всего, самому себе. Никто вам не поверит, чтоб вы знали.
-- Моя сестра мне поверит. Поверит и Уиллард.-- Мартин зашагал к саду, освещенному зажженными в фонарях свечами.-- Ну а потом увидим.-- Он услыхал за спиной шаги Баумэна. Тот его нагонял.
-- Подождите, минутку,-- сказал он.
Мартин остановился, и теперь снова они пристально глядели в лицо друг друга.
Баумэн фыркнул. Раздался сухой звук.
-- Вот почему вы, мой мальчик, решили остаться здесь еще на одну ночь.
-- Да, поэтому.
-- Я так и думал,-- кивнул Баумэн.
Он растирал лицо тыльной стороной ладони и от его щетины до Мартина доносились скрипящие звуки.
-- Ну, предположим, это был я. Чего вы хотите?
-- Я хочу знать, что вы там делали,-- твердо сказал Мартин.
-- Какая вам разница? -- возразил Баумэн. Теперь он был похож на упрямого, безрассудного ребенка, и голос у него повышался, становился плаксивым, хныкающим.-- Что-нибудь украдено? Что-то разбито? Скажем так,-- я наносил визит.
-- С лестницей? -- спросил Мартин.-- Ничего себе визит, черт бы вас побрал!
-- Нельзя разбрасывать повсюду лестницы, это должны знать все,-- устало сказал Баумэн.-- Почему вы не оставите меня в покое? Почему не катитесь в свою Францию, пристаете ко мне? Оставьте меня в покое!
-- Что вы там делали? -- упрямо повторял Мартин.
Баумэн в отчаянии неловко взмахнул руками.
-- Я там гулял,-- сказал он.
-- Спрашиваю в последний раз,-- продолжал Мартин,-- или вы мне признаетесь, или я иду в полицию.
Баумэн тяжело вздохнул.
-- Я всегда занимаюсь только одним, я наблюдаю,-- сказал он, переходя на шепот.-- Я никогда никому не причинял вреда. Почему бы вам, мой мальчик, не оставить меня в покое?
-- Что значит,-- наблюдаю?
Баумэн почти беззвучно фыркнул.
-- Я наблюдаю за счастливыми людьми,-- сказал он. Теперь в голосе его чувствовалось кокетство, словно у молодой девушки, и Мартин впервые стал сомневаться в здравом уме этого человека, стоявшего перед ним на покрытой росой траве, слабо освещенной лунным светом.-- Вас это удивляет,-- но скажите, сколько счастливых людей живут здесь в нашей округе? Всех возрастов, любой конфигурации, всех религий.
...Все они ходят с широкими, добрыми улыбками на лицах, все они радушно пожимают друг другу руки, они уходят по утрам на работу и целуют на станции своих жен, возвращаются с работы домой, они поют на вечеринках, бросают монеты в церковную кружку, произносят речи на встречах ассоциации родителей и учителей, они приглашают к себе друзей, хвастаются друг перед другом достигнутыми успехами, они занимаются любовью, кладут деньги в банк на свой счет и покупают страховые полисы, они заключают сделки, привечают родственников со стороны мужа или жены, крестят их детей, покупают новые дома, каждый год проходят медицинское освидетельствование по поводу возможного заболевания раком, и, кажется, все они знают, что делают, чего хотят, куда идут... Точно как я.-- Он снова чуть слышно фыркнул, и послышался все тот же скрипучий звук.-- Главный вопрос заключается вот в чем,-- кого они пытаются одурачить? Кого я пытаюсь одурачить? Посмотрите на меня.
Он подошел поближе к Мартину, дыхнув на него скопившейся в нем смесью джина, вина и бренди, и его дыхание обожгло алкогольными парами лицо Мартина.
-- Ну, чего мне не хватает? Самый большой дом во всей округе, самая красивая жена. Я с гордостью могу сказать, что все мужчины пытаются к ней приставать, но она и глазом не ведет. Трое воспитанных детишек, которые всегда говорят: "Да, сэр, нет, сэр" и перед сном читают молитвы: "если я умру, не проснувшись" и "почитай мамочку и папочку". Все это, скажу я вам,-показуха! Не верьте этому ни на одну минуту. Иногда я занимаюсь любовью со своей женой, но это абсолютно ничего не доказывает. Все равно, что какой-то зверь-самец в джунглях покрыл такого же зверя-самку. Один напирает, другой сдается,-- так бы я выразился. Больше ничего. Когда я встаю с кровати, когда снова ложусь по ночам, мне стыдно за себя, я не чувствую себя разумным человеческим существом. Вы можете это понять? Я пьян, конечно, пьян, но если бы я был с собой честен, когда трезвый, то сказал бы себе точно такие же слова. Но волнуют ли все мои переживания мою жену? Нет, она куда сильнее озабочена тем, купит ли она зеленые шторы на следующий год для столовой, чем тем,-- жив я или уже умер. Когда я утром ухожу на работу, мне кажется, что она трижды в день замирает на месте, пытаясь вспомнить, как же меня зовут. А мои дети? Да они -- подданные совершенно другого, отдельного государства, живущие за границей, ожидающие только удобного момента, чтобы объявить мне войну. Готовят мне сюрприз. Бросил бомбу, и нет дорогого папочки. Все это вполне нормально. Дети убивают своих отцов ежедневно. Уж не говоря о том, что они бросают их, обрекая на гибель. Пусть себе умирают. Вы только посмотрите на те дома, где живут престарелые. Это поистине больничные палаты для неизлечимо больных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111