Это было ей так же неприятно, как и там, в Чикаго.
Ги неловко встал, когда она подошла к его столику.
-- Что случилось? -- спросил он.-- По-моему, я жду тебя здесь уже целую вечность. За это время я выпил три стакана ананасового сока.
-- Прости,-- извинилась перед ним Роберта, поставив на пол свой портфель и усаживаясь на стул рядом с Ги.-- Этот человек был занят.
Ги сел, слегка смягчившись.
-- Ну, как все прошло?
-- Не так плохо,-- ответила она, отчаянно борясь с соблазном выпалить правду.-- Он сказал, что ему интересно взглянуть на мои картины маслом.
-- Все они дураки,-- резюмировал Ги, сжимая ее руку.-- Вот увидишь, ему придется кусать свои локти, когда ты станешь знаменитостью. Да будет поздно.-- Он махнул официанту рукой.-- Два ананасовых сока, пожалуйста.-- Он в упор смотрел на Роберту.-- Скажи мне,-- начал он,-- каковы твои намерения?
-- Мои намерения? -- удивилась Роберта.-- По отношению к чему? Ты имеешь в виду себя?
-- Да нет,-- с досадой отмахнулся от нее Ги.-- Все это проявится само собой, когда придет время. Ну, я имею в виду в философском смысле -- твои намерения в жизни.
-- Ну,-- неуверенно сказала Роберта. Хотя она часто думала над этим вопросом, особенно сейчас, она не знала, как все это выразить словами.-- Ну, я, конечно, хочу стать хорошей художницей, само собой. Мне хочется точно знать, что я делаю, и почему, и что я пытаюсь заставить чувствовать людей, когда они смотрят на мои картины.
-- Это хорошо. Очень хорошо,-- сказал Ги, словно учитель, довольный подающим надежды учеником.-- Ну, что еще?
-- Я хочу, чтобы вся моя жизнь была именно такой,-- продолжала Роберта.-- Мне не хочется, ну, идти вслепую. Вот почему мне не нравятся многие молодые люди моего возраста у меня на родине,-- они не знают, чего хотят в жизни и как этого можно добиться. Ну, знаешь, вот они и бредут вслепую, на ощупь.
Ги, казалось, был совершенно сбит с толку.
-- Вслепую, на ощупь,-- повторил он.-- Что это значит?
-- По-французски -- "tвtonner",-- объяснила Роберта, довольная представившейся ей возможностью продемонстрировать перед ним свое лингвистическое превосходство.-- Мой отец изучает историю, он специалист по военной истории, ну, все эти битвы, сражения, постоянно только и говорит о войне, о царящей там суматохе, когда все вокруг бегают, безжалостно убивают друг друга, не зная, правильно они поступают или неправильно, выигрывают или проигрывают, вообще ничего не понимают. В общем, вся эта муть...
-- Да,-- сказал Ги,-- я слышал эту фразу.
-- Я считаю,-- продолжала Роберта,-- что муть войны есть ничто по сравнению с мутью молодости. Битва при Геттисберге была кристально чистой по сравнению с жизнью в девятнадцать лет. Я хочу выйти из этой мути, этого тумана молодости, мне хочется быть цельной. Мне не хочется во всем полагаться на случай. Это -- одна из причин моего приезда в Париж, все повсюду твердят, какие цельные люди эти французы. Может, и мне, глядя на них, стать такой же?
-- Как ты думаешь, я -- цельный человек? -- спросил ее Ги.
-- Очень. Именно эта черта мне больше всего нравится в тебе.
Ги задумчиво кивнул в знак согласия. Его черные большие глаза с густой бахромой черных ресниц засияли.
-- Послушай, ты американка,-- сказал он,-- ты станешь прекрасной женщиной, просто супер... И я еще тебя никогда не видел такой красивой.-Он, наклонившись к ней, поцеловал ее в щеку, еще холодную с улицы.
-- Какой приятный денек! -- сказала она.
Они пошли в кино, чтобы посмотреть какой-то фильм, который, как слышал Ги, был очень хорошим, после сеанса -- в бистро на левом берегу, чтобы пообедать. Роберта хотела съездить домой, чтобы оставить там портфель и переодеться, но он запретил ей это делать.
-- Сегодня вечером,-- сказал он с таинственным видом,-- у меня нет настроения выслушивать отзывы о себе от твоей подруги Луизы.
Когда они подходили к кинотеатру, то повсюду пестрели большие афиши-предупреждения -- детям до восемнадцати лет смотреть этот фильм нельзя, и ее смутил ироничный взгляд билетера, когда они проходили мимо него. Как она жалела, что не захватила с собой паспорт, чтобы утереть ему нос,-- ей уже за восемнадцать! Роберта без особого интереса смотрела на экран. Фильм был ей непонятен, ей всегда было трудно понимать французский, когда на нем говорят в кино, по радио или телевидению. Обычные продолжительные постельные сцены, когда обнаженная пара молодых людей долго о чем-то болтает, все слишком эротично и слишком откровенно, по ее мнению. Она просидела большую часть сеанса с закрытыми глазами, вспоминая и чуть приукрашивая события сегодняшнего дня; даже позабыла, что рядом с ней сидит Ги, который напоминал ей о себе, то и дело поднося к губам ее руку и нежно целуя ее пальчики, один за другим, причем делал это в необычной манере и в самые драматические моменты действия.
Во время обеда он вел себя с не меньшей странностью. Он подолгу молчал, что было ему совсем несвойственно, смотрел на нее в упор через столик, и от этого его намеренно сверлящего взгляда ей становилось не по себе, и приходилось ерзать на своем стуле. Наконец, когда принесли кофе, Ги, откашлявшись, протянул к ней через стол обе руки. Взяв ее ладони, он, стараясь подражать ораторскому искусству, выспренно сказал:
-- Все. Я решил. Время созрело. Мы наконец достигли этого неизбежного момента.
-- О чем это ты? -- нервно спросила Роберта, видя, что бармен в холле маленького пустого ресторанчика не спускает с них любопытных глаз.
-- Просто мне хочется говорить так, как говорят взрослые,-- пояснил он.-- Сегодня ночью мы станем любовниками.
-- Тс-с-с...-- Роберта озабоченно поглядела в сторону бармена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111