А сам смылся.Януш не мог успокоиться.— Меня так и тянуло заглянуть в этот дом, когда мы с тобой проезжали мимо! — твердил он, не находя себе места. — Поступил я, как последний кретин, всегда ведь следовал своей интуиции, а тут, как… не знаю кто проехал мимо. А все из-за этой сумасшедшей тётки, мы с тобой только о ней и говорили…Я промолчала. Ясно, во всем виновата я. Умственное затмение, овладевшее мной, оказалось заразным и передалось Янушу. Действительно, как можно было не обратить внимания на столь подозрительные обстоятельства, как беспокойство собаки и свет в окнах клиники в неурочное время? Оба хороши. Если бы мы остановились и вошли в дом, имели все шансы застать преступников за работой. Возможно, и жизнь бы спасли этому бедолаге…— А кто он? — спросил Януш у поручика.— Некий Станислав Бурча. Библиотекарь по специальности. И если Райчик лежал на золоте, то этот — на бумаге. Клочок официального документа. Похоже, из ипотечного архива о владельцах недвижимостью двадцатых-тридцатых годов. Из чего следует вывод: замурованные сокровища ищут продуманно и систематично, возможно, действует хорошо организованная шайка, и холера знает, сколько в ней членов. Теперь мы знаем трех. Не исключено, остался один. Такая бедная одинокая сиротка, очень богатенькая…— Болек, ты никак заговариваешься…— Да нет, простить себе не могу, надо было взять на заметку все дома, о которых говорила Кася. А тут ещё нитки какие-то…И Болек извлёк изо рта длинное волокно недоваренного сельдерея. Возможно, сегодня я не уделила должного внимания приготовлению ужина, до него ли было?Избавившись от сельдерея, Болек с горечью продолжал:— Я что хотел сказать? Сами считайте. Здесь же действовало минимум двое, но не исключено, что и трое. Райчик — раз. Библиотекарь — два. Его убийца — три. Может, и четвёртый обнаружится. А о том, что он будет очень богатенький, сказал чёртов щенок.Януш очень заинтересовался:— И что же на сей раз утверждает Яцусь-ясновидец?— Что убийца нашёл сокровища. По его словам, у стены лежало что-то кожаное, похоже, мешок из кожи. А может, сумка, а может, портфель, а может, папка.И наверняка это была очень хорошая кожа, раз сохранилась в таком прекрасном состоянии столько лет.— Действительно, ясновидец, — проворчала я. — Не видя предмета, уверяет, что сохранился в прекрасном состоянии. И вы ему верите?— Так ведь приходится. Все, что ни говорит этот паршивец, оказывается правдой. Поневоле поверишь.А вот пусть пани мне лучше скажет, почему холерный пёс не поднял шум вовремя? Вы ведь у нас специалистка по собакам.— Потому что там не было хозяина овчарки, — пояснила я. — Ведь немецкие овчарки выдрессированы защищать хозяина. Хозяина там не было, хозяину никто ничего плохого не делал, пёс и подумал — на кой мне вмешиваться? Но он был явно взволнован, встревожен, ему очень не нравилось то, что делалось в доме.А насчёт шума ты не прав, его вся округа слышала.— Спохватился, пся крев! Нет чтобы пораньше завыть!— Давайте-ка лучше о деле говорить, — раздражённо перебил наши собачьи разговоры Януш. — Где у этого прадедушки ещё были дома? Неужели не могли сообразить, что не мешает и полиции покопаться в ипотечных архивах?— В Рыбенке был у него дом, — вспомнилось мне. — Пани Кристина говорила о Рыбенке. Я запомнила, потому что в детстве бывала там.— У прадедушки? — удивился Болек.— Откуда мне знать у кого? Совсем маленькой девчонкой приезжала туда с родителями. Может, и у прадедушки, если он сдавал свой дом дачникам.Болек рассказал нам, что он тоже уже подумал о прадедушкиных домах и даже предпринял кое-какие шаги. О доме в Рыбенке послал запрос в соответствующую комендатуру полиции, возможно, ответ уже пришёл. Кроме того, установлено, какие именно дома в Грохове принадлежали прадедушке. Оказалось, два дома на улице Грошовицкой. Два солидных доходных дома, построенные перед самой войной. Кирпичные. Правда, ни в одном из них сам он не жил, но чем черт не шутит?… Может, использовал по другому назначению.Януша по-прежнему больше всего интересовали предположения ясновидца, и он опять спросил:— А что ещё говорит Яцусь? Если можно, поподробнее.Теперь Болек проявил бдительность. Прежде чем сунуть в рот очередной кусок сельдерея, он внимательно осмотрел его и вырезал толстые волокна, а оставшееся нарезал мелкими кусочками и принялся есть с творогом.— Жратва первый сорт! — похвалил он, уминая деликатес за милую душу. — Никогда не думал, что эта трава может быть такой вкусной. Вот если бы она ещё была без ниток… А Яцусь… Что же, он на сей раз почему-то ничего не говорил. Сначала не говорил, а потом разговорился. Следы там были очень запутанные, и этот чёртов щенок заявил — не мог покойный все залить своей кровью, не его это кровь.Анализ, конечно, покажет, но этот щенок уже теперь уверен: вместе с двумя искателями сокровищ был там и третий. Ну, может, не одновременно с ними, но почти одновременно. И даже не так: одновременно, но не принимал участия в поисках. Тогда чем же он занимался? Подглядывал? Следил за этими двумя, когда те стены разваливали? И ничего не предпринял? Сплошные вопросы, поглядим, что скажут результаты лабораторных анализов.— Портрет по памяти того тощего, которого видела Иола, — напомнила я.— Сделали мы этот портрет, — на миг оторвался Болек от еды. — Вот он. Но не больно-то на него рассчитывайте, знаете ведь, как такие портреты далеки от истины.Поручик извлёк из бумажника фотографию и бросил её на стол. Мы с Янушем жадно накинулись на неё. И в самом деле, запоминающееся лицо. Ярко выраженные скулы, нос кривоватый, асимметричный, вот только рот какой-то… ни то ни се.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81