.. Ушел спать... Тогда что? Приходит отец Кабани, закрывает глаза,
с-сует руку в дыру. - Отец Кабани посмотрел на свою руку. - Х-хвать!
Выдумал! Я, говорит, это вот самое и выдумывал!.. А кто не верит, тот
дурак... Сую руку - р-раз! Что? Проволока с колючками. Зачем? Скотный двор
от волков... Молодец! Сую руку дв-ва! Что? Умнейшая штука - мясокрутка
называемая. Зачем? Нежный мясной фарш... Молодец! Сую руку - три! Что?
Г-горючая вода... Зачем? С-сырые дрова разжигать... А?!
Отец Кабани замолк и стал клониться вперед, словно кто-то пригибал
его, взяв за шею. Румата взял кружку, заглянул в нее, потом вылил
несколько капель на тыльную сторону ладони. Капли были сиреневые и пахли
сивушными маслами. Румата кружевным платком тщательно вытер руку. На
платке остались маслянистые пятна. Нечесаная голова отца Кабани коснулась
стола и тотчас вздернулась.
- Кто сложил все в ящик - он знал, для чего это выдумано... Колючки
от волков?! Это я, дурак, - от волков... Рудники, рудники оплетать этими
колючками... Чтобы не бегали с рудников государственные преступники. А я
не хочу!.. Я сам государственный преступник! А меня спросили? Спросили!
Колючка, грят? Колючка. От волков, грят? От волков... Хорошо, грят,
молодец! Оплетем рудники... Сам дон Рэба и оплел. И мясокрутку мою забрал.
Молодец, грит! Голова, грит, у тебя!.. И теперь, значит, в веселой башне
нежный фарш делает... Очень, говорят, способствует...
Знаю, думал Румата. Все знаю. И как кричал ты у дона Рэбы в кабинете,
как в ногах у него ползал, молил: "Отдай, не надо!" Поздно было.
Завертелась твоя мясокрутка...
Отец Кабани схватил кружку и приник к ней волосатой пастью. Глотая
ядовитую смесь, он рычал, как вепрь Ы, потом сунул кружку на стол и
принялся жевать кусок брюквы. По щекам его ползли слезы.
- Горючая вода! - провозгласил он, наконец, перехваченным голосом. -
Для растопки костров и произведения веселых фокусов. Какая же она горючая,
если ее можно пить? Ее в пиво подмешивать цены пиву не будет! Не дам! Сам
выпью... И пью. День пью. Ночь. Опух весь. Падаю все время. Давеча, дон
Румата, не поверишь, к зеркалу подошел - испугался... Смотрю - помоги
господи! - где же отец Кабани?! Морской зверь спрут - весь цветными
пятнами иду. То красный. То синий. Выдумал, называется, воду для
фокусов...
Отец Кабани сплюнул на стол и пошаркал ногой под лавкой, растирая.
Затем вдруг спросил:
- Какой нынче день?
- Канун Каты Праведного, - сказал Румата.
- А почему нет солнца?
- Потому что ночь.
- Опять ночь... - с тоской сказал отец Кабани и упал лицом в объедки.
Некоторое время Румата, посвистывая сквозь зубы, смотрел на него.
Потом выбрался из-за стола и прошел в кладовку. В кладовке между кучей
брюквы и кучей опилок поблескивал стеклянными трубками громоздкий
спиртогонный агрегат отца Кабани - удивительное творение прирожденного
инженера, инстинктивного химика и мастера-стеклодува. Румата дважды обошел
"адскую машину" кругом, затем нашарил в темноте лом и несколько раз
наотмашь ударил, никуда специально не целясь. В кладовке залязгало,
задребезжало, забулькало. Гнусный запах перекисшей барды ударил в нос.
Хрустя каблуками по битому стеклу, Румата пробрался в дальний угол и
включил электрический фонарик. Там под грудой хлама стоял в прочном
силикетовом сейфе малогабаритный полевой синтезатор "Мидас". Румата
разбросал хлам, набрал на диске комбинацию цифр и поднял крышку сейфа.
Даже в белом электрическом свете синтезатор выглядел странно среди
развороченного мусора. Румата бросил в приемную воронку несколько лопат
опилок, и синтезатор тихонько запел, автоматически включив индикаторную
панель. Румата носком ботфорта придвинул к выходному желобу ржавое ведро.
И сейчас же - дзинь, дзинь, дзинь! - посыпались на мятое жестяное дно
золотые кружочки с аристократическим профилем Пица Шестого, короля
Арканарского.

Румата перенес отца Кабани на скрипучие нары, стянул с него башмаки,
повернул на правый бок и накрыл облысевшей шкурой какого-то давно
вымершего животного. При этом отец Кабани на минуту проснулся. Двигаться
он не мог, соображать тоже. Он ограничился тем, что пропел несколько
стихов из запрещенного к распеванию светского романса "Я как цветочек
аленький в твоей ладошке маленькой", после чего гулко захрапел.
Румата убрал со стола, подмел пол и протер стекло единственного окна,
почерневшее от грязи и химических экспериментов, которые отец Кабани
производил на подоконнике. За облупленной печкой он нашел бочку со спиртом
и опорожнил ее в крысиную дыру. Затем он напоил хамахарского жеребца,
засыпал ему овса из седельной сумки, умылся и сел ждать, глядя на коптящий
огонек масляной лампы. Шестой год он жил этой странной, двойной жизнью и,
казалось бы, совсем привык к ней, но время от времени, как, например,
сейчас, ему вдруг приходило в голову, что нет на самом деле никакого
организованного зверства и напирающей серости, а разыгрывается причудливое
театральное представление с ним, Руматой, в главной роли. Что вот-вот
после особенно удачной его реплики грянут аплодисменты и ценители из
Института экспериментальной истории восхищенно закричат из лож:
"Адекватно, Антон! Адекватно! Молодец, Тошка!" Он даже огляделся, но не
было переполненного зала, были только почерневшие, замшелые стены из голых
бревен, заляпанные наслоениями копоти.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10