Стены замка были
крепки, бароны отважны, каждый поход обходился в тридцать пудов серебра, и
после возвращения разбитой армии короли Арканарские вновь и вновь
подтверждали ленное право баронов Пампа наряду с другими привилегиями, как
то: ковырять в носу за королевским столом, охотиться к западу от Арканара
и называть принцев прямо по имени, без присовокупления титулов и званий.
Икающий лес был полон темных тайн. Днем по дороге на юг тянулись
обозы с обогащенной рудой, а ночью дорога была пуста, потому что мало
находилось смельчаков ходить по ней при свете звезд. Говорили, что по
ночам с Отца-дерева кричит птица Сиу, которую никто не видел и которую
видеть нельзя, поскольку это не простая птица. Говорили, что большие
мохнатые пауки прыгают с ветвей на шеи лошадям и мигом прогрызают жилы,
захлебываясь кровью. Говорили, что по лесу бродит огромный древний зверь
Пэх, который покрыт чешуей, дает потомство раз в двенадцать лет и волочит
за собой двенадцать хвостов, потеющих ядовитым потом. А кое-кто видел, как
среди бела дня дорогу пересекал, бормоча свои жалобы, голый вепрь Ы,
проклятый святым Микой, - свирепое животное, неуязвимое для железа, но
легко пробиваемое костью.
Здесь можно было встретить и беглого раба со смоляным клеймом между
лопаток - молчаливого и беспощадного, как мохнатый паук-кровосос. И
скрюченного в три погибели колдуна, собирающего тайные грибы для своих
колдовских настоев, при помощи которых можно стать невидимым, превращаться
в некоторых животных или приобрести вторую тень. Хаживали вдоль дороги и
ночные молодцы грозного Ваги Колеса, и беглецы с серебряных рудников с
черными ладонями и белыми, прозрачными лицами. Знахари собирались здесь
для своих ночных бдений, а разухабистые егеря барона Пампы жарили на
редких полянах ворованных быков, целиком насаженных на вертел.
Едва ли не в самой чаще леса, в миле от дороги, под громадным
деревом, засохшим от старости, вросла в землю покосившаяся изба из
громадных бревен, окруженная почерневшим частоколом. Стояла она здесь с
незапамятных времен, дверь ее была всегда закрыта, а у сгнившего крыльца
торчали покосившиеся идолы, вырезанные из цельных стволов. Эта изба была
самое что ни на есть опасное место в Икающем лесу. Говорили, что именно
сюда приходит раз в двенадцать лет древний Пэх, чтобы родить потомка, и
тут же, заползши под избу, издыхает, так что весь подпол в избе залит
черным ядом, а когда яд потечет наружу - вот тут-то и будет всему конец.
Говорили, что в ненастные ночи идолы сами собой выкапываются из земли,
выходят к дороге и подают знаки. И говорили еще, что изредка в мертвых
окнах загорается нелюдской свет, раздаются звуки, и дым из трубы идет
столбом до самого неба.
Не так давно непьющий деревенский дурачок Ирма Кукиш с хутора
Благорастворение (по-простому - Смердуны) сдуру забрел вечером к избе и
заглянул в окно. Домой он вернулся совсем уже глупым, а оклемавшись
немного, рассказал, что в избе был яркий свет и за простым столом сидел с
ногами на скамье человек и отхлебывал из бочки, которую держал одной
рукой. Лицо человека свисало чуть не до пояса и все было в пятнах. Был
это, ясно, сам святой Мика еще до приобщения к вере, многоженец, пьяница и
сквернослов. Глядеть на него можно было, только побарывая страх. Из окошка
тянуло сладким тоскливым запахом, и по деревьям вокруг ходили тени.
Рассказ дурачка сходились слушать со всей округи. А кончилось дело тем,
что приехали штурмовики и, загнув ему локти к лопаткам, угнали в город
Арканар. Говорить об избе все равно не перестали и называли ее теперь не
иначе, как Пьяной Берлогой...
Продравшись через заросли гигантского папоротника, Румата спешился у
крыльца Пьяной Берлоги и обмотал повод вокруг одного из идолов. В избе
горел свет, дверь была раскрыта и висела на одной петле. Отец Кабани сидел
за столом в полной прострации. В комнате стоял могучий спиртной дух, на
столе среди обглоданных костей и кусков вареной брюквы возвышалась
огромная глиняная кружка.
- Добрый вечер, отец Кабани, - сказал Румата, перешагивая через
порог.
- Я вас приветствую, - отозвался отец Кабани хриплым, как боевой рог,
голосом.
Румата, звеня шпорами, подошел к столу, бросил на скамью перчатки и
снова посмотрел на отца Кабани. Отец Кабани сидел неподвижно, положив
обвисшее лицо на ладони. Мохнатые полуседые брови его свисали над щеками,
как сухая трава над обрывом. Из ноздрей крупнозернистого носа при каждом
выдохе со свистом вылетал воздух, пропитанный неусвоенным алкоголем.
- Я сам выдумал его! - сказал он вдруг, с усилием задрав правую бровь
и поведя на Румату заплывшим глазом. - Сам! Зачем?.. - Он высвободил
из-под щеки правую руку и помотал волосатым пальцем. - А все-таки я ни при
чем!.. Я его выдумал... И я же ни при чем, а?!.. Точно - ни при чем... И
вообще мы не выдумываем, а черт знает что!..
Румата расстегнул пояс и потащил через голову перевязи с мечами.
- Ну, ну! - сказал он.
- Ящик! - рявкнул отец Кабани и надолго замолчал, делая странные
движения щеками.
Румата, не спуская с него глаз, перенес через скамью ноги в покрытых
пылью ботфортах и уселся, положив мечи рядом.
- Ящик... - повторил отец Кабани упавшим голосом. - Это мы говорим,
будто мы выдумываем. На самом деле все давным-давно выдумано. Кто-то
давным-давно все выдумал, сложил все в ящик, провертел в крышке дыру и
ушел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10