— Улица Мичурина, дом сорок четыре, квартира два, вход с улицы, только на кнопку жмите подольше, звонок плохо работает! — радостно ответил Федоров.
— Я стучать буду, — обнадежил человек с четким голосом.
— Соседей разбудите. Я лучше дверь буду приоткрытой держать.
— Ну-ну, — сказал человек с четким голосом.
Через двадцать минут к дому подъехала большая красивая машина иностранного производства. Из нее вышел высокий мужчина с чем-то в руке.
Когда он вошел в квартиру, обнаружилось, что в руке у него милицейская дубинка.
— Тебе сразу объяснить или как? — поинтересовался он, хлопнув по ладони дубинкой.
— Зачем же сразу? — приветливо улыбнулся Федоров, кивнув на рюмочку, которую загодя налил для гостя. — Вопрос слишком сложный, выпьем сперва, познакомимся.
...И вот уже утро брезжит, гость Федорова, оказавшийся Петром Ильичом Егоровым, начальником охраны фирмы «Старт», в очередной раз набирает номер и говорит:
— Ты только, гад, не ложь трубку, замри, не дыши и слушай, падла, а потом ответь. В чем смысл жизни?
Это — мужчинам. Женщинам он говорит мягче, но тоже просто и прямо.
А потом очередную попытку делает Федоров.
И опять Егоров.
И опять Федоров.
Но ни тот, ни другой не добились ответа.
Правда, иногда к телефону никто не подходил. Федоров и Егоров, выпивая (перейдя при этом на коньяк, который Егоров принес из машины), говорили меж собой, что, может быть, как раз того, кто знает про смысл жизни, нет дома, шляется где-нибудь. Всегда так! — нужен человек, а его нет на месте. Егоров по несколько раз вызывает не отвечающий номер, подолгу слушает гудки.
— Сволочь! Где его носит? Люди дома должны быть! — сердится Егоров.
— Может, он просто заболел и в больнице, — успокаивает его Федоров.
— Разве что, — смягчается Егоров. — Твоя очередь крутить.
— А вдруг никто не знает?
— Не может быть! — не хочет допустить этого Егоров. — Кто-то должен знать! Хоть кто-то — должен! Крути!
17 сентября 1993 г.
Часы
Касьянов терпеть не мог часов.
Его раздражало: только отвлечешься, забудешься, глянешь на часы, а там уж целый час прошел.
Он старался не глядеть на часы.
И вот, кажется, существует совсем как нормальный человек, становится ему почти легко и свободно, но словно бес нашептывает ему: глянь на часы-то, глянь! Он глянет, а там за полночь уже, спать давно пора — в то время как он только-только разжился, разохотился.
И не то чтобы он что-то важное делал, он, в общем-то, ничего, собственно, и не делал, и, тем не менее, время уходило, убегало, утекало прямо на глазах.
Он перестал носить наручные часы, и его выводило из себя, когда его спрашивали, который час.
— А вам зачем? — невежливо отвечал он. — Зачем вам-то? Может, вам и не надо время знать, а просто так спрашиваете? А если и надо, то вам же хуже, потому что всегда оказывается, что времени больше или меньше, чем вы предполагали. И если уж вам так необходимо знать точное время, то носите часы и не приставайте к людям, не отнимайте у них этим самым это самое время. Что же касается часов, то я их не ношу!
Но дома у него был-таки будильник, чтобы не проспать на работу, потому что хотя он ничего и не делал, но на работу ходил. Дома у него было еще радио (на работе тоже), был телевизор — и все эти устройства и механизмы постоянно напоминали о времени. «Местное время восемь часов тридцать минут!» — злорадно говорила дикторша то и дело. «Чтоб ты подавилась!» — сулил ей всякий раз Касьянов.
А был он, несмотря на то, что жил, как вы сами понимаете, в Саратове, абсолютно непьющий человек. Это даже непонятно почему и доискиваться причин не хочется, да и зачем время тратить. Не пил — и все тут.
И от однажды он выпил.
Как-то вот так случайно произошло, как-то машинально получилось: взял да и выпил. Выпил первую рюмку и посмотрел на будильник. И — ничего. Выпил еще четыре рюмки — опять на будильник. Два часа прошло. А в нем ни злости, ни раздражения. Бутылку выпил — четыре часа прошло, а ему хоть бы хны, ничуть не печалится!
И стал он пьяницей.
Пропил телевизор, радио, будильник — и не знает времени теперь. Знает только: утро, полдень, вечер. Ночи не знает, ночью спит.
Пьет и думает: «Эх, как хорошо-то мне!»
Рассказ с моралью
Макаров и Костров выпивали, а Макарова и Кострова вышивали.
Макаров и Костров выпивали на кухне, а Макарова и Кострова, их жены, вышивали в комнате: Макарова учила Кострову вышивать, потому что Кострова не умела вышивать, а хотела научиться.
И так получилось, то ли случайно, то ли по предумышленному сговору, что они одновременно заговорили на одну и ту же тему.
— Что бы ты сделал, если б тебе жена изменила? — спросил Макаров Кострова.
Костров только что выловил из стакана с вином муху и поэтому был настроен юмористически.
— Убил бы стерву, — сказал он весело.
— Нет, я серьезно, — попросил уважения к своему вопросу Макаров.
Тогда Костров понял, что здесь требуется не один лишь его рассказ о конкретном действии в случае измены жены, но и теоретические рассуждения, доказывающие его ум, характер и философию.
Поэтому он подумал.
Выпил не весь стакан, а половину.
Еще подумал.
И сказал:
— Убью. Потому что это подорвет мое мужское достоинство мужа и уничтожит в моих глазах ее женскую честь как человека. Зачем ей тогда жить?
Макаров опустил глаза.
И в ту же самую минуту Кострова, которая училась вышивать, потому что она не умела вышивать, а ей нравились красивые вышивки Макаровой, спросила Макарову:
— Что бы ты сделала, если б тебе муж изменил?
Наверное, в душе Макаровой этот вопрос был решен раз и навсегда, потому что она, ни капли не подумав, тут же ответила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77