Муж покинул ее спустя несколько дней после рождения ребенка, и с тех пор никаких известий о нем она не получала.Добавляли также, что она провела пару часов на набережной Орфевр и по выходе оттуда отказалась сделать какое-либо заявление.Публиковали и ее фотографию, но оценить, насколько женщина привлекательна, было невозможно, оттого что она прикрыла лицо правым локтем.Мегрэ представлял себе дома на бульваре Османн: они относились к одной и той же эпохе и были построены примерно одинаково. Просторным привратницким в них предшествовало некое подобие салона, а двойные стеклянные двери позволяли консьержкам наблюдать за входящими и выходящими жильцами и посетителями.Мадам Дюбуа видела, как в восемь утра пришла на работу Жозефа, а в девять — доктор Негрель. Она заметила также, что десять минут первого он покинул дом, в два часа вернулся, а в полшестого ушел совсем.Как ни странно, ни доктор Жав, ни его жена на глаза ей не попадались.Однако Эвелин Жав непременно должна была как-то проникнуть к себе на этаж, раз ее обнаружили там мертвой.В газете утверждалось также, что припертый к стене Жав в конечном счете отказался что-либо сообщить о том, как провел субботнее послеобеденное время в Париже, ссылаясь на необходимость сохранять профессиональную тайну.Его не стали задерживать. Как, впрочем, согласно самым последним новостям, не задержали и доктора Негреля, что, должно быть, нещадно терзало душу следователя Комельо.Прибыв в аэропорт Орли в одиннадцать пятнадцать утра, мадам Жав доехала автобусом «Эр-Франс» до бульвара Капуцинок. Водитель вспомнил ее благодаря поразившему его воображение отвечавшему духу Лазурного берега белому костюму. Но костюм исчез, как, впрочем, и подобранные ему в тон туфли, не обнаружили и нижнего белья жертвы.После бульвара Капуцинок следы молодой женщины терялись — вплоть до девяти часов утра понедельника, когда слесарь в присутствии Жозефы и Негреля открыл дверцу шкафа.Проблему осложняла и ситуация с ключами. По газетным данным, таковых насчитывалось четыре, и они одновременно подходили как к жилой, так и к рабочей половине апартаментов. Один из них был на руках у Жозефы, другой вручили доктору Негрелю на то время, пока он подменял своего коллегу. Третий принадлежал Жаву, четвертый доверили консьержке.У Эвелин Жав ключей ни от одной из двух квартир на бульваре Османн вообще не было.Это означало, что кто-то должен был открыть ей дверь.Если, разумеется, консьержка не солгала и не передала ей свой ключ.Если бы только патологоанатом Поль мог поточнее определить момент смерти! В его отчете говорилось: «В субботу между четырьмя часами пополудни и десятью вечера».В четыре Негрель, как и Жозефа, еще находились в здании на бульваре Османн. Врач покинул его полшестого, Жозефа — около шести, поскольку заняться ей было нечем и предстоял ужин с дочерью.Что касается Жава, то он находился в Париже с двух часов дня и вечером без пяти восемь уехал с Лионского вокзала «Голубым экспрессом».Газета напечатала фотографии Жозефы, выходившей из дома дочери на улице Вашингтон. Это была рослая, сухопарая, несколько мужиковатая особа. Репортер давал понять, что ее двадцатидевятилетнее чадо — Антуанетта — отнюдь не отличалось безупречным поведением, тем не менее они превосходно друг с другом ладили.На бульваре Османн у Жозефы была своя комната на седьмом этаже, как и у всей прочей обслуги апартаментов здания, но при малейшей возможности она старалась ночевать у дочери, где для нее специально держали кровать.Так было в субботу вечером, а также и в воскресенье.В отличие от консьержки Жозефа не стала прятать лицо от застигнувшего ее врасплох фотографа и глядела в камеру вызывающе.Няня в Каннах продолжала вести затворническую жизнь вместе с дочерью Жавов на вилле «Мария-Тереза», и местные журналисты безуспешно названивали ей в дверь.Последняя новость публиковалась в нижней части третьей колонки: Ив Ле Терек, брат Эвелин Жав, руководивший заводом в Конкарно, прибыл в Париж и остановился в отеле «Скриб».Мегрэ допил кофе, поколебался, не заказать ли что-нибудь еще, но в конце концов сложил газеты и отправился вышагивать по периметру площади.Вообще-то каждое уголовное дело напоминает другое или даже несколько других, потому что мотивы, толкающие на убийства, как и способы их совершения, не столь уж и многочисленны. Однако применительно к этому конкретному происшествию комиссар напрасно ворошил память в поисках каких-либо аналогий. Он знал четверых или пятерых медиков-преступников. Один из них лет пятнадцать тому назад в Тулузе прикончил свою пациентку, прописав ей заведомо смертельную дозу токсичного лекарства. Лишь три года спустя чисто случайно выяснилось, что он задолжал этой женщине крупную сумму и не нашел иного способа избавиться от долгового бремени.Второй врач примерно тогда же в Центральном массиве внутримышечно ввел не тот препарат, что сам же указал в рецепте. Потом он заявлял, будто совершил непреднамеренную ошибку, и благополучно выкрутился, ибо было сочтено, что перепутать ампулу после изнурительного приемного дня вполне возможно, тем более что в палате больного царил полумрак.Похоже, и Эвелин Жав была убита таким же образом.Но в отличие от этих прецедентов в ее деле фигурировали два врача, а не один.Был ли заинтересован в ее устранении муж? Она была богатой, и лишь благодаря женитьбе на ней Жав смог выбраться из пригорода, где вел безрадостную, полную лишений жизнь, и стать врачом парижского бомонда.А не завел ли он любовную связь на стороне? Может, намеревался создать новый семейный очаг?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41