— И последнее, — с хрипом выдавливает он. — Можно ли петь полковые песни во время крещения? Одни говорят «нет», другие — «да», при условии, что они будут пристойными. Я вам, ребятки, так скажу: можно!
Можно, ведь бамбино еще слишком мал и ничего не соображает. Тогда чего же стесняться? Взрослым редко выпадает возможность собраться вместе и от души погорланить. И потом, я думаю, что для церемонии крещения как раз и показаны песни с крепкими выражениями.
* * *
И тут он замолчал. Изнеможенный, величественный!
Это выше наших сил. Мы встаем и начинаем ему аплодировать. Он приветствует нас, подняв над головой руки в виде римской "V". Он выражает благодарность за горячий прием. И еле слышно бормочет: «Довольно, довольно».
Аплодисменты нарастают, гремят, сотрясают громадину зала. Тогда, от переполнявших его чувств, Берюрье восклицает:
— Я, Берюрье, я говорю большое спасибо этой толпе молодых людей, которые собрались передо мной. Да здравствует Высшая школа полиции! Да здравствует просто полиция! И да здравствуют студенты!
Неописуемый исступленный восторг охватывает всех собравшихся, все слушатели запевают знаменитый гимн:
"Да здравствуют студенты, мать моя, Да здравствуют студенты!
У них есть жены, но нет детей, Да здравствуют студенты!"
Подрагивая, как в ознобе, от распирающей его гордости, Толстый забирает распоротую папку, пустую бутылку и учебник. И задом пятится к выходу: бабочка на боку, горящие в экстазе глаза, распахнутая настежь ширинка. Растроганно отвешивая поклоны налево, направо, прямо перед собой! Великолепный, торжествующий, тающий от доброты. Поразивший всех своими учеными познаниями светских премудростей, которыми он щедро делился в течение дня, но до конца не исчерпал себя.
Глава 7
В которой происходит нечто темное
Я проживаю в спальном помещении старого корпуса. Мой личный бокс находится в глубине комнаты, возле окна. Вход в бокс закрывается портьерой, стенные перегородки сделаны из фанеры, так что шокирующая близость людей постоянно дает о себе знать.
Из-за моей антрацитной рожи дружки сразу дали мне кличку Белоснежка. Все те же старые шуточки. Все те же эпитеты. У людей не хватает воображения. Шуточки переходят от одного поколения к другому. Если ты цветной, то обязательно Белоснежка. После выхода шедевра Диснея уже изобрели пенициллин, сверхзвуковой самолет и атомную бомбу, но новой клички, чтобы поржать над загорелым человеком, так и не придумали. Белоснежка! При всем скудоумии надо все-таки иметь на самом деле атрофированные гланды смеха, чтобы не сочинить ничего более умного.
Но при всем при этом мои коллеги все-таки симпатяги. Они очень любят полицию. Это призвание. Это все равно, что игра в Тарзана. Нам не хватает мифов. У американцев есть миф о краснокожих, миф о преступниках, плюс фольклор. У нас, у французов, кроме мифа о Генерале, — ни хрена. Две звездочки в ночи скучищи — это не бэзэф, как говорят арабы, т.е. недостаточно (черт подери, надо прекратить изъясняться по-арабски, иначе обо мне будут плохо думать!).
И как бы их ни надраивали, как бы ни высвечивали юпитерами в телестудиях, они, эти мифы, остаются малопривлекательными, признавайтесь! Согласен, мы были героями Пантеона, но все это уже в прошлом. Связь с ним была прервана самым гнусным образом в 1940 г. А наши руководители никак не хотят понять, что для наших ребятишек настоящая эпопея — это эпопея не Наполеона, а эпопея Аль Капоне.
Поэтому все, в ком сильно желание вести неспокойную жизнь, становятся фараонами. И это логично.
Мой сосед за перегородкой — некто Ракре. Его отличительная особенность — неприличное поведение нижней части тела. Как только он принимает горизонтальное положение, то сразу начинает трубить "Нападение на «Пасифик Экспресс» с естественным шумовым оформлением. Но это не его вина: у него поджелудочная железа давит на толстую кишку. Лекарь даже выписал ему справку, что он имеет право играть на своем духовом инструменте во время официальных церемоний.
— Эй, Белоснежка! — зовет он меня. — Я слышу, что ты не спишь…
— Я тебя тоже слышу, — отвечаю я.
— Ты не хочешь переброситься в белот?
Я не любитель картежных игр и очень редко беру карты в руки, но белот не требует умственного напряжения.
— Почему бы и нет? — отвечаю я.
Он приходит ко мне с колодой дешевеньких карт, засаленных почище подовой тряпки.
— Тебе сдавать, Белоснежка! — услужливо заявляет этот простачок.
Он снимает колоду, подкрепляя свой жест звуковым оформлением.
— Играем как в лучших игорных домах Макао, — в шутку говорю я, сдавая карты.
— Сдавай, сдавай, не теряй времени, дружок, — восклицает Ракре. —Сколько партий мы не сыграли с этим беднягой Барданом из-за того, что он так много трепался о своих сердечных делах.
Тут он начинает явно интересовать меня, мой сослуживец. Это добрый малый высокого роста, брюнет, в очках и с прыщами на физиономии.
— Ты его хорошо знал?
— Отличный парень, — вздыхает он.
Он веером разворачивает перед собой карты и недвусмысленно улыбается.
— У меня каре бородатых, — с видом победителя объявляет он.
От радости он издает приветственный залп. В одном из боксов кто-то возмущенно ворчит и советует ему поставить на это место глушитель. Ракре пожимает плечами. С его задатками этого не следовало делать. Он дает новый залп. Впечатление такое, что ты попал на массовый отстрел волков в лесах Солони.
— Этому Ракре, — ворчат в другом боксе, — лучше бы заряжать сифоны, а не служить в полиции.
Невозмутимый Ракре раскладывает передо мной четырех королей: помятых, засаленных, затасканных, но безмятежно посапывающих в свои бороды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116