Только когда пришло время получать диплом об окончании гимназии и я поделилась своей мечтой с отцом, он заявил, что это чистое ребячество, что у него нет никаких средств содержать меня долгие годы, пока я буду учиться в университете, что закладные душат его как никогда и остается единственный выход — я должна поступить на курсы секретарш, по возможности скорее окончить их, чтобы как-то оплатить эту крышу над моей головой, под которой мне предстоит жить всю жизнь.Она кладет на стол ложечку, сообразив наконец, что увлеклась, подливает сливок в кофе и погружает в него кончик рогалика. Затем откусывает его и отпивает кофе.— Но вы же понимаете, Пьер, человеку нелегко расстаться со своей мечтой, особенно если это мечта его юности, самая заветная. Я сказала отцу, что буду самостоятельно добывать себе средства, буду учиться и работать одновременно, а он мне в ответ: что ж, дело твое, иди учись, раз тебе так хочется, а тем временем мы с матерью будем торговать цветами на улице, чтобы платить по закладным. Он был уже в предпенсионном возрасте, и рассчитывать на его повышение не имело смысла, дело и вправду могло дойти до торговли цветами, и, представив себе, как они с матерью стоят, словно нищие, где-нибудь на углу рю Монблан, я чуть с ума не сошла, мне пришлось отказаться от мысли об университете и поступить на курсы машинописи и стенографии. Этим и кончилась сказка.— Первая сказка, — уточняю я — Чтобы началась вторая.— Какая «вторая»? — спрашивает Розмари.— Да эта, про драгоценные камни.— Верно. Возможно, вы шутите, но так сложилось, что красота вечно искушает меня. Камни восхищали меня, когда я стала работать в фирме… Эти кусочки затвердевшего света… самые чистые цвета и самые звучные… Но что вам рассказывать о красоте, если вы к ней не имеете никакого отношения, если для вас она не существует даже в денежном измерении? Тогда-то я узнала не только как делаются камни, но и как делаются деньги. Бразильский бедняк лишает земные недра тысячелетних кристаллов, а его грабит владелец шахты, которого в свою очередь грабит скупщик, сам он становится жертвой фирмача, фирмач не остается в долгу перед оптовиком, оптовик перед ювелиром, а главный потерпевший этой цепной реакции, конечно, покупатель — он покрывает все расходы.— Разделение вины…— Да, и такое разделение, что виновных не остается. Каждый грабит сообразно своему положению, грабит как может, и в этом проявляется жизнь общества, его дыхание, кровообращение, и я не могу понять, какой нам с вами резон провозглашать себя единственно честными людьми в этом мире всеобщего грабежа. Лично я на такую честь не претендую.— Я вас прекрасно понимаю, — вторгаюсь я в ее монолог. — Но вы тоже должны меня понять: когда мы приедем в Женеву, мне понадобится во что бы то ни стало ускользнуть от этих, что позади нас, чтобы сделать одно важное дело…— Какое дело? — подозрительно спрашивает Розмари.— Одно дело, непосредственно связанное с вашим интересом к камням. Мне кажется, я нащупал путь к месту, где таятся брильянты.— О Пьер!..Она пытливо смотрит на меня своими темными глазами, и в их выражении надежда явно превозмогает недоверие.— Вот видите, я ничего от вас не скрываю. Будь у меня желание что-то скрыть от вас, я бы мог поехать в Женеву один.— Я вам верю… Мне бы хотелось вам верить…— В таком случае вы остановите машину перед домом Грабера и подскажете, как мне пройти по дворам.— Но ведь это означает, что я расконспирирую себя…— С этим вы давно справились, — успокаиваю я ее.— Думаете, что кто-то…— Не думаю, а знаю. И не «кто-то», а Ральф Бэнтон.— Ральф Бэнтон? Не может быть!— Вы однажды сказали, что в тихом омуте…— Я имела в виду совсем другое, — торопится она возразить.— Что именно?— То, что он извращенный тип. И посещает проституток у вокзала… Что иметь дело с порядочными женщинами едва ли способен.— Может, ему просто не удается узреть тонкую разницу между теми и другими.— Циник! — выстреливает она.Проезжаем Лозанну, хотя в последнее время Лозанна все больше привлекает мое любопытство, и к одиннадцати мы в Женеве. Розмари едет медленно, в строгом соответствии с инструкцией, и дает полную возможность «ситроену» следовать за нами. Когда мы сворачиваем на небольшую улицу, где находится предприятие Грабера, «ситроен» останавливается в самом начале ее, чтобы не уткнуться нам прямо в хвост. Когда мы с Розмари входим в парадную дверь, она поднимается по лестнице наверх, а я незаметно пробираюсь к черному ходу и через двор попадаю в соседний проулок.Чтобы нарваться на мою дорогую Флору.— Предатель! — бросает она ледяным тоном.— Любезности потом, — тихо говорю я. — У тебя есть машина?И за могучим корпусом немки тотчас замечаю стоящий напротив «опель».— Бежим, — предлагаю я и тороплюсь к машине.— Куда? А Бруннер? — спрашивает Флора, но покорно следует за мной, быть может, опасаясь, что я ускользну от нее.— Бруннер, видимо, караулит с фасадной стороны, — говорю я и готовлюсь занять место водителя.— Да, он там, в кафе, — вносит ясность Флора и каким-то чудом успевает опередить меня.— Раз так, езжай на Лозанну.— А чего это ты мною командуешь? — недоумевает она, пуская двигатель. — Разве я могу так оставить Бруннера?— Бруннер не ребенок. Если мы пойдем его искать, все пропало. С той стороны люди Бэнтона.Она резко трогается с места, молча выезжает на набережную, сворачивает на мост Монблан и только после этого спрашивает: — Люди Бэнтона?— Да, твоего милого Бэнтона, которого ты пыталась охмурить.— Стараться охмурить кого бы то ни было не в моем характере, Пьер, — с достоинством возражает Флора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94