Бокал опустел, и Уэссекс налил себе еще; он знал, что бренди заменяет крепкие нервы, а завтра ему придется смотреть в лицо своей жене без поддержки спиртного.
Завтра и всю жизнь.
Уэссекс вздохнул и отнес бокал обратно, к камину. Проходя мимо табурета, он зацепился за какой-то предмет, лежащий на ковре. Он остановился и подобрал находку. Альбом для рисования, в кожаном переплете, с золотым тиснением. Герцог вернулся к креслу и уселся, машинально отодвинув корзинку с рукодельем. Насколько ему было известно, ни бабушка, ни дама Алекто не рисовали. Чей же это альбом?
Страницы были заполнены тщательно выполненными замысловатыми набросками, иногда завершенными акварелью или чернилами. Альбом явно принадлежал молодой светской даме; содержимое его было именно таким, какого можно было ожидать: вазы с фруктами, цветы, головы лошадей и долговязые дамы в тщательно прорисованных платьях, явно скопированных из «Собрания мод Аккермана».
Но среди этих рисунков встречались и другие, сами по себе достаточно безобидные — но вызвавшие у Уэссекса смутную тревогу. Палуба корабля, нарисованная очень старательно, но в общих чертах, как будто художница пыталась восстанавливать что-то по памяти. Колониальное поселение; простенькие беленые домики протянулись вдоль незнакомого берега. Женщина сбивает масло. Другая женщина сидит за прялкой.
А потом, страница за страницей, — изображения аборигенов, диких и великолепных с этими их перьями и раскраской. Художница наверняка потратила много времени на эти рисунки; во всяком случае, она воспроизвела каждую деталь этих варварских нарядов и дикого окружения с величайшей аккуратностью… и точностью. У Уэссекса были основания считать эти рисунки точными, поскольку он с легким на подъем мистером Костюшко провел около полугода, путешествуя по землям этих народов в американских колониях.
Но нужно было очень хорошо поискать, чтобы даже среди тех, кто родился и вырос в колониях, найти женщину, знающую индейцев кри настолько хорошо, насколько, похоже, их знала неведомая художница. Кто же она такая?
Между страницами альбома обнаружилось несколько писем, и из них герцог узнал имя его владелицы. Сара, маркиза Роксбари.
Его жена.
Это просто невозможно! Если бы Сара совершила путешествие в американские колонии, Уэссекс непременно знал бы об этом… но если она туда не ездила, просто непостижимо, как она могла нарисовать столь точные и детальные картинки.
И впервые Уэссексу захотелось поточнее узнать, на ком же он женился.
Сара мчалась прочь от ужаса, что гнался за ней по местности, которая становилась все более нереальной, пока сама ее нереальность не вывела Сару к пробуждению.
Она лежала на незнакомой кровати в незнакомой узкой комнате. Золотистый солнечный свет пронизывал лондонский воздух и падал на расписной потолок спальни; роспись ярко блестела.
Она в Дайер-хаусе, и вчера она вышла замуж за герцога Уэссекского.
Сара застонала и повернулась на другой бок. На краткий миг ей показалось, что все это тоже часть сна.
Сон! Но как Сара ни старалась ухватить эти воспоминания, они просочились у нее между пальцами. Она узнала что-то важное… какую-то правду, которую ей следовало запомнить…
Но все исчезло бесследно.
Сара в ярости и отчаянии стукнула кулаком по подушке и взвизгнула: что-то холодное коснулось ее запястья. Она откатилась в сторону, села и окончательно открыла глаза.
Это было ожерелье. Оно лежало на кровати, там, куда упало, соскользнув с подушки. Озадаченная Сара подобрала странную находку. Может, вчера, со всей этой суматохой, она позабыла его снять, когда ложилась в постель?
Нет. Эта вещь была не из числа ее драгоценностей. Сара посмотрела на рубиновое сердце, покоящееся в ее ладони, и постепенно до нее дошло: пока она спала, здесь побывал герцог Уэссекский. Это он оставил ожерелье.
Сара повертела сверкающую вещицу и обнаружила сзади выгравированные переплетенные инициалы. Вполне понятный знак. Роскошная взятка, предназначенная для того, чтобы купить ее молчание — чтобы она угодливо помалкивала насчет отсутствия Уэссекса. Купить… как будто она — торговка, служанка, уличная шлюха. Как будто в их отношениях не было ни чести, ни даже долга, а лишь покорность, которую можно купить.
Сара стиснула зубы. Ее раздражение стремительно перерастало в ярость. Уэссекс зря считает свое герцогство такой уж ценной вещью, раз в нагрузку герцогине достается такой тип, как он. Волна ярости смыла всю двусмысленность и нерешительность последних нескольких недель, а заодно — и последние следы странного сна. Уэссекс нанес ей смертельное оскорбление, и Сара позаботится, чтобы он горько об этом пожалел.
Из желто-белой утренней гостиной, расположенной на втором этаже, открывался прекрасный вид на оживленную улицу. Герцог Уэссекский наблюдал за прохожими с тоскливым безразличием. Вместо обычного утреннего шоколада на этот раз перед герцогом стояла китайская фарфоровая чашка с крепким черным кофе. Несмотря на все усилия Этелинга и большое количество ледяной воды, Уэссекс чувствовал себя столь же хрупким, как и эта тончайшая чашка.
Он спустился к завтраку, делая вид, что все в полном порядке. Он поздоровался с бабушкой (вдовствующая герцогиня была типичным «жаворонком», и внук не удивился, узрев ее на ногах в такой час, когда большинство знатных дам еще нежатся в постелях) и сказал, что Сара еще спит. В его словах не было ни капли лжи; если же выводы, к которым Уэссекс хотел подвести бабушку, и окажутся далеки от истины — что ж, на его и без того не безупречную совесть ляжет еще один грех, только и всего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124