— Если нужно, — терпеливо ответил он, — сначала спроси у меня.Она обеими руками схватила его за плечи и попыталась повернуть лицом к себе.— Разрешение я спрашиваю у госпожи, а не у ее ученика! — взорвалась Арона. — Раньше мы никогда не запирали записи, и никогда дети или животные туда не забирались, пока не появился ты. — Она повернулась, нашла нож и принялась разрезать веревку. Эгил оставил свои записи и встал за нею.— Эту веревку нелегко было достать, — мрачно заметил он.— Очень жаль! — раздраженно ответила она и принялась рыться в грудах записей. Несколько свитков были отложены. Поискав, она сумела найти только клочок, на котором едва поместится ее имя. — Это все, что у нас осталось? — удивилась она. — А где остальное?— Я позабочусь, чтобы у нас было больше, — проговорил он, все еще терпеливо. — Почему бы тебе не посмотреть, как дела у хранительницы? Если тебе действительно нечего делать, нужно поработать в огороде.— У меня достаточно дел, — возмутилась она. — Просто кто-то заграбастал все писчие материалы. Отдай, Эгил! Мне нужно! Немедленно!Он вызывающе улыбнулся.— Немного меда в просьбе дало бы лучшие результаты, дорогая. — И рукой преградил выход из комнаты.Арона пожала плечами, повернулась и начала осматривать свитки, которые он отобрал и отложил.— Могу оставить тебе три полосы, — сказала она наконец. — Я без них обойдусь.Выйдя со своей драгоценной добычей, она заперлась в своей комнате. Оказывается, он записывал баллады, которые пел ей. Раздражение смешивалось с пониманием: конечно, он не хочет, чтобы были забыты предания его народа. А делиться справедливо он так и не научился. Но зачем закрывать хранилище записей?Что за люди жили в Кедровой Вершине?Арона заглянула к ткачихе Элтее, просто чтобы поговорить об Эгиле с его младшей сестрой. Ловри восхищалась им. Она ничего не говорила о его злых шутках или о грубости, но хвастала:— Никто к нам не пристает, когда он рядом.Ближайшая к Эгилу по возрасту среди пришелиц Леатрис делилась своими словами, как драгоценными пряностями.— Он красив, — восхищалась она. — Он честолюбив. Все говорят, что когда-нибудь он станет большим человеком. — Другими словами, Леатрис его захвалила.Хозяйка мулов Дарран заметила:— Хороший работник. Говорит гладко. Любит командовать. Умеет обращаться с мулами.— Эгил? — с энтузиазмом воскликнул Осеберг. — Он лучше всех!Арона уселась на край рабочего стола в кузнице.— Он не ревнует, что вы с Бритис стали сестрами-подругами?Осеберг засмеялся.— Ревнует? Он рад. Сам мне сказал. Во всяком случае она не в его вкусе. — Лицо его омрачилось. — Но это ужасно: я вижусь с Бритис, только когда мамы нет поблизости.Осеберг любит Эгила. Каковы бы ни были его манеры, у Осеберга доброе сердце.Бритис с удовольствием рассказала Ароне, каково жить с он-чужаком.— Приятно! Как сестра-подруга, только лучше. О, конечно, у Осеберга бывают странности, — призналась она. — Она ужасно расстраивается из-за того, что я должна буду ходить к фальконерам. Она просила меня больше этого не делать. Но мне сейчас это и не нужно! — Она хихикнула, наклонила голову и посмотрела застенчиво. — Делать детей таким образом гораздо приятней. Ты должна сама попробовать. — Бритис немного подумала. — Осеберг хочет, чтобы я делала всю работу по дому, а она сама работает снаружи, но она такая сильная и так много успевает, что это только справедливо. — Она поджала губы. — Но Осеберг не приходит ко мне, пока не убедится, что ее ужасная старая мать не умрет с голоду и не замерзнет. Я считаю это справедливым: она все-таки ее мать.Неужели в Эгиле есть нечто такое, чего она, Арона не видит? Она нанесла еще один визит. Отправилась на новую ферму, которую дали матери Эгила в обмен на котел. Госпожа Элизабет, подоткнув юбку и обвязав волосы шарфом, работала мотыгой в поле. Эгил пообещал ей: «Ты не будешь работать на земле, мама. Я всё сделаю». И убежал в Дом Записей, оставив ее с фермой которую она не хотела, и со всей работой, которую здесь нужно выполнять. Он лжец, хулиган и безнадежно избалован. Арона нерешительно постояла на дороге потом окликнула хозяйку.— Знаешь, он ведь у меня старший, — говорила госпожа Элизабет. Они сидели на крыльце и пили травяной чай. — До сих пор я одна не могу заработать на жизнь. Наверно, я его слишком избаловала. Но у него не было ни дяди, ни старшего брата, чтобы поставить его на место. И, конечно, он был наследником пекарни Харальда. — Она взглядом спрашивала, что именно и почему интересует Арону.Арона, которая сама была старшей в большой семы и всегда выделялась среди других девочек, кивнула Госпожа Элизабет, плохо владеющая языком деревни так же мудра, как старейшие.— А почему ты разрешаешь ему говорить за тебя? — спросила она. — Разрешаешь указывать тебе, что делать, и соглашаешься на то, чего не хочешь? Ты его мать, а он все еще девушка! Почему он иногда действует как хулиган, а потом становится мягким и нежным? Почему он считает, что госпожа Нориэль может поступать, как фальконер? И почему он всегда считает, что только он прав?Элизабет покачала головой и негромко рассмеялась.— Ты не знакома с матерью его отца. Норин была такой же несгибаемой, как Хуана, но умнее и очень хорошо говорила… когда это ей было нужно. Эгил похож на нее, и пока она была жива, он был ее любимцем. В этом-то и беда.Тут на пороге показалась Хуана, дочь Гунтира, и презрительно хмыкнула. Госпожа Элизабет покачала головой.— Я ведь не могла допустить, чтобы она умерла с голоду.Арона слышала, что Хуана, дочь Гунтира, поселилась в одном из домов посещения, работала там в огороде и жила тем, что могла занять у изголодавшихся жительниц деревни и родственников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50