Есть времена, когда все растрачивается, когда
растрачивается даже та сила, при помощи которой собирают, капитализируют,
копят богатство к богатству... Даже противники таких движений обречены на
бессмысленное расточение сил - и они быстро приходят к истощению,
обессилению, опустошению.
В реформации мы имеем одичалое и мужицки грубое подобие итальянского
ренессанса, вызванное в жизни родственными инстинктами, с тою лишь
разницей, что на севере, отсталом и оставшемся на низкой ступени развития,
ренессансу пришлось облечься в религиозные формы: понятие высшей жизни еще
не отделилось там от понятия жизни религиозной.
И в реформации индивид стремится к свободе: "всякий сам себе священник"
- это тоже не более, чем одна из формул распущенности. И действительно,
достаточно было одного слова "Евангельская свобода", чтобы все инстинкты,
имевшие основание оставаться скрытыми, вырвались наружу, как свора диких
псов, грубейшие потребности внезапно обрели смелость, все стало казаться
оправданным... Люди остерегались понять, какую свободу они в сущности
разумели, закрывали на это глаза... Но то, что глаза были прикрыты и уста
увлажнены мечтательными речами, не мешало тому, что руки загребали все, что
им попадалось, что брюхо стало Богом "свободного Евангелия" и что все
вожделения зависти и мести утолялись с ненасытной яростью.
Так длилось некоторое время; затем наступило истощение, подобно тому,
как это случилось и в южной Европе, но опять-таки грубый вид истощения:
всеобщее ruere in servitium: Начался неприличный век Германии.

94


Рыцарство как добытое с бою положение власти; его постепенное
разрушение (и отчасти переход в нечто более широкое, буржуазное). У
Ларошфуко налицо сознание основных мотивов этого благородства душевного
строя и христиански омраченная оценка этих мотивов.
Продолжение христианства Французской революцией. Соблазнитель - Руссо:
он вновь снимает оковы с женщины, которую с тех пор начинают изображать все
более интересной - страдающей. Затем рабы и госпожа Бичер-Стоу. Затем
бедные и рабочие. Затем порочные и больные - все это выдвигается на первый
план (даже для того, чтобы вызвать сочувствие к гению, вот уже пятьсот лет
они не могли найти лучшего средства, как изображать его великим
страдальцем!). Затем выступает проклятие сладострастию (Бодлер и
Шопенгауэр); решительнейшее убеждение, что стремление к властвованию есть
величайший из пороков; совершенная уверенность в том, что мораль и
desintiressement тождественные понятия; что "счастье всех" есть цель,
достойная стремлений (т.е. царство небесное по Христу). Мы стоим на верном
пути: небесное царство нищих духом началось. - Промежуточные ступени:
буржуа (как parvenu путем денег) и рабочий (как последствие машины).
Сравнение греческой культуры и французской времен Людовика XIV...
Решительная вера в себя. Сословие праздных, всячески усложняющих себе жизнь
и постоянно упражняющихся в самообладании. Могущество формы, воля к
самооформлению. "Счастье" как осознанная цель. Много силы и энергии за
внешним формализмом. Наслаждение созерцанием, по-видимому, столь легкой
жизни.
Греки представлялись французам детьми.

95


Три столетия


Различие их чувствительности может быть выражено всего лучше следующим
образом. Аристократизм: Декарт, господство разума - свидетельство
суверенитета воли; Феминизм: Руссо, господство чувства - свидетельство
суверенитета чувств, - лживость; Анимализм: Шопенгауэр, господство
похоти, свидетельство суверенитета животности, - честнее, но
мрачнее. Семнадцатый век аристократичен, поклонник порядка, надменен по
отношению к животному началу, строг к
сердцу, - лишен добродушия и даже души, "не немецкий", век, враждебный
всему естественному и лишенному достоинства, обобщающий и властный по
отношению к прошлому, ибо верит в себя. Au fond в нем много хищника, много
аскетического навыка, - дабы сохранить господство. Сильное волей столетие,
а также - столетие сильных страстей.
Восемнадцатый век весь под властью женщины - мечтательный, остроумный,
поверхностный, но умный, где дело касается желаний и сердца, libertin в
самых духовных наслаждениях, подкапывавшийся подо все авторитеты;
опьяненный, веселый, ясный, гуманный, лживый, пред самим собою, au fond - в
значительной мере canaille, общительный...
Девятнадцатый век более животный, подземный: он безобразнее,
реалистичнее, грубее - и именно потому "лучше", "честнее", покорнее всякого
рода действительности, истинней; зато слабый волею, зато печальный и
томно-вожделеющий, зато фаталистичный. Нет страха и благоговения ни перед
"разумом", ни перед "сердцем"; глубокая убежденность в господстве влечений.
(Шопенгауэр говорил "воля", но ничего нет характернее для его философии,
как отсутствие в ней действительной воли). Даже мораль сведена к инстинкту
("сострадание").
Огюст Конт есть продолжение восемнадцатого века (господство "du coeur"
над "la tete", сенсуализм в теории познания, альтруистическая
мечтательность).
Та степень, в которой стала господствовать наука, указывает, насколько
освободилось девятнадцатое столетие от власти идеалов. Известное
"отсутствие потребностей", характеризующее нашу волю, впервые дало
возможность развиться научной любознательности и строгости - этому по
преимуществу нашему виду добродетели...
Романтизм - подделка под восемнадцатый век, род раздутого стремления к
его мечтательности высокого стиля (в действительности порядочное - так и
комедиантство и самообман:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26