– Я знал, что мое положение меня защитит.
– Твое положение?
– В моих жилах течет кровь эльфийских королей древности. Я сын сестры нашего диса, верховного правителя Грейна Тиаллэ.
Альва открыл рот… и снова его закрыл, не зная, что сказать. Мало того, что его возлюбленный – эльф, он еще и принц. Потрясающе. С него должны были пылинки сдувать, а не отпускать во всякие авантюры с горсткой воинов!
– Мне не нужно ничье позволение, чтобы располагать собой. Я поехал ради сестры – ее призывала крайняя необходимость, а я не мог отпустить ее одну. Мы взяли с собой лишь четырех сопровождающих, чтобы не привлекать внимания, – так было легче проскользнуть мимо дозоров варваров.
От внимания Альвы не ускользнула уклончивая формулировка: «крайняя необходимость». Ради чего эльфы были готовы рисковать жизнью и без размышлений пожертвовали собой? Что ж, Итильдин имеет право на свои тайны. Альву больше интересовало, почему никто из Древних не озаботился судьбой пяти своих родичей, пропавших без вести.
– Они знали, что я жив, а мои спутники мертвы. Я не возвращался – следовательно, был в плену.
– И тебя даже не попытались вызволить?
– Пленный эльф считается мертвым. Никто не торгуется за его жизнь, никто не пытается освободить его с оружием в руках. Это закон.
– Бесчеловечный закон, – с досадой сказал молодой кавалер.
– Мы не люди, – отозвался Итильдин. – Для вас закон – это бумага с королевским гербом, прибитая на городской площади. Для нас закон – это голос наших богов, наших предков, нашей плоти и крови. Он нигде не записан, но каждый эльф знает его с рождения. Только безумец может его преступить. Я страдал оттого, что казался тебе неблагодарным, но я не имел права нарушить печать молчания, пока был в плену. Только когда ты сказал, что я не пленник, а гость, я смог с тобой заговорить.
– Что же говорит ваш закон о любви к смертным?
– Ничего, – с легкой улыбкой ответил Итильдин. – Иначе я не смог бы тебя полюбить. Но в глазах моего народа я дважды преступник, потому что ты не только смертный, но и мужчина.
– Поэтому тебя и изгнали?
– Я не собирался там оставаться. Не мог без тебя. Я не стал скрывать, почему уезжаю, и меня объявили изгнанником. Я больше не могу вернуться в Грейна Тиаллэ, и ни один эльф никогда не признает родства со мной.
– Ты так спокойно об этом говоришь?
– Небольшая цена за возможность быть с тобой.
– Ты так меня любишь?
– Как только может любить эльф.
Альва прижался щекой к его груди и вздохнул:
– Не понимаю, за что мне такое счастье. Как ты вообще мог полюбить меня? Мне такое и в самом сладком сне не могло присниться.
– Я не знаю. Это просто… случилось, и все. Мне кажется, что я влюбился в тебя с первого взгляда, как только ты приехал в становище кочевников. Ты меня не видел, но я смотрел на тебя и думал, что в своей жизни не видел никого прекраснее.
Улыбаясь, Итильдин перебирал рыжие пряди волос своего возлюбленного.
– Так уж и прекраснее, – пробормотал Альва. – Я все-таки человек, а не эльф, разве мы кажемся вам красивыми?
– Конечно, – шепнул Итильдин. – Если бы ты видел себя моими глазами, ты бы поверил. Ты был красив, как закатное солнце, в своих алых одеждах, с развевающимися волосами.
Три месяца плена, беспрерывные унижения, грязь, боль, кровь… эльф бежал от страшной действительности в мир своих грез, пока грубые варвары пользовались его телом для удовлетворения своей похоти. Он уже плохо отличал грезы от реальности, и рыжий зеленоглазый человек на легконогом гнедом скакуне в первый момент показался прекрасным видением. Он мелькнул перед Итильдином на мгновение и исчез, оставив эльфа мечтать о том, чтобы увидеть его снова. Двенадцать дней и тринадцать ночей. Эльф видел приготовления к большому пиру и ждал его с ужасом: он слишком хорошо знал, на что способны кочевники, распаленные вином и непристойными танцами. А потом он снова увидел прекрасного смертного и забыл обо всем. В глазах его было участие, сострадание, искреннее восхищение и желание – вместо похоти. Ибо похоть – как раскаленное железо в руке палача, а желание близости – как тепло очага в зимний день, как дуновение ветерка с лугов, напоенного жарким ароматом трав.
– Ты был первым, кто меня поцеловал. Мне показалось, что в меня ударила молния. Как будто ты выжег на мне клеймо, и я знал, что с этого момента принадлежу тебе.
У Итильдина не было сомнений по поводу своей дальнейшей судьбы. Он был игрушкой варваров – теперь он станет игрушкой своего нового господина. Что с того, что господин красив и благороден, что он хорошо с ним обращается. Все равно это плен, и единственное чувство, дозволенное эльфу – ненависть.
Итильдин был в смятении. В сердце его зарождалась любовь к смертному, а разум предостерегал: ты для него всего лишь раб, жалкий пленник, подстилка. Любовь боролась с ненавистью, и измученное тело страдало вслед за страданиями души. Внутренний разлад эльфа – тоска, боль, борьба чувства и долга – отражается внешне как сильнейшая лихорадка, которая может спалить его тело в несколько дней.
– Разве ты не мог прочесть мои чувства? Не мог понять, как много ты для меня значишь?
– Я был слишком слаб, и сознание мое было затуманено. Ты был добр ко мне, но я боялся поверить в твою доброту. Люди редко были добры к нашему народу, и я до сих пор знал только жестокость варваров. Я боялся тебя. Страшнее всего тот враг, который может вызвать к себе любовь, а не ненависть.
В Фаннешту эльф вернулся к жизни, хотя неизвестно, помогло ему в этом искусство лекарей или собственная сила духа. Он принял решение жить и смириться с судьбой, какова бы она ни была.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117