- Вот видишь, что ты наделал? - сказала Джилла, когда малыш утих. -
Разве недостаточно того, что ты не приносишь в дом хлеба? Если не можешь
заработать на достойную жизнь своей живописью, занялся бы лучше
воровством, как все в этой навозной куче, которую называют городом. - Ее
лицо, багровое от злости и жары, плавало над ним, как маска богини-демона
Дирилы на фестивале.
"По крайней мере у меня еще осталась гордость, чтобы не опуститься до
этого!" Слова, чуть было не сорвавшиеся с языка, напомнили Лало времена,
когда портретист мог пренебречь богатым заказом какого-нибудь купца ради
хорошей компании в "Распутном Единороге". Впоследствии, когда его менее
уважаемые знакомые делились с ним горстью монет, гордость молчала и не
интересовалась происхождением этих денег.
Нет, не гордость заставляла его оставаться честным, горько подумал
Лало, а боязнь навлечь позор на Джиллу и детей, а также быстро исчезающая
вера в собственный дар художника.
Он с трудом приподнялся на локте, все еще будучи не в силах встать на
ноги. Джилла засопела в отчаянии, уложила ребенка и ушла в дальний конец
их единственной комнаты, которая служила им и кухней, и гостиной, и,
правда теперь крайне редко, студией художника.
Трехногая табуретка застонала под тяжестью Джиллы, когда она,
расчистив местечко на столе, принялась с ожесточенной тщательностью
перебирать горох. Солнце, уже клонившееся к западу, проникало сквозь
полуприкрытые ставни, бросая иллюзорные отблески на блеклый гобелен, возле
которого обычно позировали его модели, и оставляя в темноте корзины с
грязным бельем, которое жены граждан богатых и уважаемых (слова, которые в
Санктуарии были синонимами) великодушно отдавали Джилле в стирку.
В былые времена Лало восхитился бы игрой света и тени или хотя бы
поиронизировал по поводу взаимоотношений между иллюзией и реальностью.
Неон уже слишком привык к нищете, которая пряталась в тени - убогая правда
нахально выглядывала из-за всех его фантазий. Единственным местом, где он
еще видел чудные образы, было дно кувшина с вином.
Он тяжело поднялся, машинально оттирая голубую краску, размазанную
поверх старых пятен на его блузе. Он знал, что следовало бы и с пола
соскрести краску, но кому она нужна, если никто не покупает его картин?
Завсегдатаи уже стекаются к "Распутному Единорогу". Там никто не
обратит внимания на его одежду.
Когда он направился к двери, Джилла подняла голову, и солнечный свет
восстановил первозданное золото ее седеющих волос. Она ничего не сказала.
В былые времени она подбежала бы поцеловать мужа на прощание или
постаралась бы удержать его дома. Теперь же, когда Лало спускался по
лестнице, до него доносился только мерный стук гороха о дно котелка.

Лало потряс головой и сделал еще один глоток вина, очень маленький,
потому что кружка была почти пуста. "Она была так красива..." - сказал он
печально. - "Верите ли, она была подобна Эши, приносящей в мир весну." Он
рассеянно вглядывался сквозь сумрак "Единорога" в лицо Кантона Варры,
пытаясь представить на месте сумрачных черт менестреля тот смутный образ
золотоволосой девушки, за которой он ухаживал почти двадцать лет назад.
Но вспоминались ему только колючки в серых глазах Джиллы, когда она
смотрела на него сверху вниз сегодня днем. Она совершенно права. Он был
презренной тварью - живот раздулся от вина, рыжие волосы поредели;
обещания, которые он ей когда-то давал, оказались пустыми, как его
кошелек.
Каппен Варра откинул назад смуглую голову и захохотал. Лало видел
блеск его белых зубов, мерцание серебряного амулета на шее, изящный силуэт
его головы на фоне игры света и тени в трактире. Темные фигуры позади него
обернулись на звук громкого смеха, но тут же снова вернулись к своим
обычным темным-темным делишкам.
- Не хотелось бы мне спорить с коллегой-художником, - сказал Каппен
Варра, - но мне твоя жена напоминает носорога! Помнишь, как тебе заплатили
за оформление фойе у мастера Регли, и мы пошли отметить это дело в
"Зеленый Виноград"? Я видел ее, когда она пришла за тобой... Тогда я
понял, почему ты так много пьешь!
Менестрель все смеялся. Лало посмотрел на него с внезапной злостью.
- Имеешь ли ты право насмехаться надо мной? Ты еще молод. По-твоему,
нет ничего страшного в том, что ты стряпаешь свои песенки по вкусу этих
блох подмышкой у Империи, ибо ты хранишь _и_с_т_и_н_н_у_ю_ поэзию в сердце
своем вкупе с лицами красивых женщин, для которых ты когда-то творил!
Однажды ты уже заложил свою арфу за кусок хлеба. Когда достигнешь моего
возраста, ты продашь ее за глоток спиртного и будешь сидеть и плакать,
поскольку мечты все еще живы в твоем сердце, но слов для них у тебя уже не
осталось.
Лало нащупал свою кружку, осушил ее и поставил на изрезанный стол.
Каппен Варра тоже выпил, смех на мгновение исчез из его синих глаз.
- Лало, ты неподходящий компаньон для пьющего человека! - сказал
наконец менестрель. - Я кончу дни столь же печально, как и ты, если
застряну здесь! - Он встал, вскинул футляр с арфой на плечо и расправил
складки плаща. - "Эсмеральда" вернулась в порт из Илсига - пойду-ка узнаю,
какие новости она привезла. Доброй ночи, мастер Портретист, наслаждайся
свой философией...
Лало остался на месте. Ему бы тоже следовало уйти, но куда? Дома
ждала очередная стычка с Джиллой. Он начал рассеянно рисовать на столе,
размазывая испачканным в краске пальцем винную лужицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88