Мартин ненавидел эти неожиданные перерывы. Он чувствовал, что Тэррэнтам это могло показаться невежливым.
Он смущался и краснел, а Джинни, естественно, указывала ему на это, не выбирая слов. Но мисс Кэтрин, конечно же, была сама доброта.
– Ты должен приходить тогда, когда тебя отпускает отец, – говорила она. – Для нас это не является неудобством.
Она всегда старалась облегчить его положение и делала это очень спокойно. Если он бывал в поместье во время ленча, его всегда сажали за стол; если он опаздывал к ленчу, Кэтрин звонила горничной и просила принести холодного пирога, ростбиф с картофелем и салатом. Мартин сначала очень неохотно принимал знаки этого гостеприимства, но Кэтрин удалось преодолеть его сопротивление, и в придачу ему вручался еще пакет для Нэн: вареная свинина, холодная баранина с овощами. Он никогда раньше не питался так хорошо, как в те дни в Ньютон-Рейлз. Некоторые блюда вообще были для него внове.
– Как, ты никогда раньше не ел салат-латук? – спросила Джинни с изумлением.
– Нет, никогда.
– Тебе нравится? – поинтересовалась Кэтрин.
– Да, – ответил он. – По вкусу напоминает дождь. Обед в поместье сначала заставлял его нервничать, но потом все оказалось так просто, что он забыл свои страхи и, наблюдая за другими, учился правильно вести себя за столом.
Джон Тэррэнт был человеком широких либеральных взглядов, он поощрял своих детей высказываться по всем интересующим их вопросам. Сначала Мартин почти не принимал участия в этих беседах, он не умел говорить так, как близнецы, но иногда мистер Тэррэнт поворачивался к нему и прямо спрашивал его мнение.
Однажды они обсуждали чартистов.
– Что ты думаешь по этому поводу, Мартин? Как ты считаешь, их требования справедливы? – спросил он.
– Да, сэр, я так считаю.
– Итак, ты считаешь, что все люди должны иметь право голоса?
– Да, все.
– А почему ты так думаешь? – спросил Тэррэнт.
– Потому что я считаю справедливым, чтобы люди сами могли решать, как им жить.
– Я согласен с тобой, – сказал Хью.
– А я – нет, – возразила Джинни, – потому что большая часть простых рабочих не будут знать, что делать с этим правом голоса, если им его дадут.
– Они будут это знать, – заметил Хью, – если они будут образованны.
– Господи, кто их будет образовывать?
– Те из нас, кому уже посчастливилось получить образование.
– Тупые все равно останутся тупыми, будут они образованны или нет.
– Ах, моя дорогая девочка! – воскликнул Хью. – Полно тупых людей и среди аристократии.
– Да, это правда, – поддержал его Мартин. – Некоторые из них сидят в Парламенте.
Хью, его отец и Кэтрин рассмеялись при этом. Они посмотрели на Мартина так, что к его лицу прилила краска удовольствия и смущения. Лишь Джинни осталась равнодушной, она смотрела на него оценивающе, как будто ей доставлял удовольствие вид его покрасневшего лица, а не его спокойный ответ.
– Полагаю, что коль ты чартист, – сказала она, – ты был бы рад революции?
– Нет, не был бы, – ответил он.
– Как, ты не хотел бы увидеть, как покатятся головы? – спросила она с нарочитым удивлением.
– Ну, одна или две, разве что.
Позже, когда занятия были окончены, Джинни встретила его в большой приемной.
– Что это за книгу ты берешь из дома? – спросила она.
Когда он показал ей, она воскликнула:
– «Потерянный рай». Господи благослови! И что ты хочешь дать понять этим?
– Прежде всего, я хочу понять, что хотел сказать автор.
– Ты считаешь, что годишься для того, чтобы судить, как мне кажется.
– Полагаю, что я могу иметь свое мнение.
– Моя сестра разрешила тебе взять эту книгу?
– Да.
– Ну, надеюсь, что ты будешь обращаться с ней осторожно. Это очень хорошее издание, и если с ней что-нибудь случится…
– Ничего не случится.
Кэтрин давала ему читать книги с самого начала, и он очень дорожил ее доверием. Поэтому, приходя домой, он сразу же прятал книги под соломенный тюфяк на своей кровати, где они были в полной безопасности. Он тщательно мыл руки, перед тем как сесть читать, и никогда не оставлял книги там, где отец мог отшвырнуть их или пролить на них свой чай.
Нэн знала, где были спрятаны книги, и иногда, когда оставалась одна, она с разрешения Мартина читала, если ей удавалось урвать с полчаса от домашней работы до возвращения отца. Хотя Руфус и решил, что его сын нуждается в образовании, у него и мысли не возникало, что у дочери могут быть те же потребности. Мужчины должны пробиваться в этой жизни, женщины же просто сидят дома. И Руфус хмурился, замечая, что Мартин делился своими знаниями с Нэн.
– Не вижу ничего хорошего в том, чтобы забивать девушке мозги историей и всем прочим. Это вызовет у нее неудовлетворенность, вот и все. Если у вас так много свободного времени, то для вас обоих найдется работа.
Когда Нэн заканчивала домашние дела, она должна была работать в каменоломне: обрабатывать камень и складывать блоки; следить за печами для обжига, даже затачивать пилу. Эта работа требовала величайшего терпения и сноровки. Она работала так с девяти лет и считала это само собой разумеющимся. Но Мартина это возмущало, особенно зимой, когда из-за холодных ветров ее руки покрывались трещинами. В них попадали пыль и известь, и они кровоточили. Даже летом ее руки были всегда покрыты болячками, и Мартин злился на отца за то, что он заставляет ее делать эту работу. А сейчас, когда он сравнивал жизнь Нэн с жизнью девушек в Рейлз, его это еще больше возмущало. Но когда он заводил с отцом разговор об этом, то слышал один и тот же грубый ответ:
– А что же ей делать весь день, если она не будет притрагиваться к камню?
– Она нашла бы чем заняться, если бы у нее была возможность, – отвечал Мартин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118