Потом перешли на лондонские больницы, и вдруг нам повезло. Один из одноклассников Адама Бишопа был доставлен в больницу «Юниверсити-колледж» в феврале пятьдесят девятого. Парня звали Уильям Коннолли.
– Откуда мы знаем, что это именно тот Уильям Коннолли?
– Ему было девять лет, и у него было серьезное отравление крови из-за…
– Инфекции в результате колотых ран?
– Именно.
– Ух ты. Кажется, это уже что-то.
– Да уж Но если это сделал именно Бишоп, Коннолли явно не выдал его. Я проверила школьный архив, и там нет упоминания об отчислении или временном отстранении от занятий. Мы проверили полицейские архивы Хэмпстеда, Брумли и Левишема, и там не сказано об аресте подростка. Если это был Бишоп…
– Да ладно, это был именно Бишоп.
– Тогда ему это сошло с рук.
– Может быть, в то время и сошло. Но сорок пять лет спустя он получил за это сполна.
– Может быть. В общем, я отследила этого Коннолли. Он еще жив и по-прежнему обитает в Южно-Восточном Лондоне. Что скажешь?
– Будем надеяться, что он дома.
Уильям Коннолли жил с женой в некогда муниципальном доме прямо за Блис-Хилл, всего в трехстах метрах от его бывшей школы. В маленьком домике пахло старомодным воскресным обедом, вареной капустой, соусом «Бисто» и мясом. По всему дому носились внуки. Мистер Коннолли проводил Ньюсона и Наташу в комнату.
– Да, я помню Адама Бишопа, – сказал он. – Все ребята из нашего класса наверняка его помнят. Сомневаюсь, что кто-нибудь встречался с ним после… – На минуту Коннолли замолчал, глядя вдаль.
Ньюсон и Наташа ждали.
– Он был ублюдком, – наконец сказал Коннолли и снова погрузился в молчание.
– Не могли бы вы рассказать поподробнее, мистер Коннолли.
– Это самое лучшее, что я могу о нем сказать. Полный ублюдок. Он превратил нашу жизнь в кошмар на многие годы. Я читал, что он умер, и надеюсь, что он будет вечно гнить в могиле.
Короткий спазм исказил черты лица Уильяма Коннолли, превратив его в маску ненависти и боли, которая с годами вылилась в морщины на его лице и сказалась на выражении глаз.
– Я редко пью, – сказал он. – Но я здорово напился в тот вечер, когда прочитал, что его убили. Я пошел в паб в шесть и ушел только после закрытия, и с каждой пинтой я проклинал память этого ублюдка и молил всех чертей поджаривать его на медленном огне до конца времен.
– Вы знаете, как он умер, мистер Коннолли?
– Я знаю то, что прочитал на следующий день в «Стандарт», и после этого я пошел и снова напился. Женушка была не очень-то рада, но она знала, как много это для меня значило, поэтому отпустила меня.
– Он умер от колотых ран.
– Да, я читал. Его кололи много-много раз.
– Вы знаете, чем его закололи?
– В газете об этом не говорилось.
– Ответьте на мой вопрос, мистер Коннолли.
– Я думал над этим, – ответил он после паузы. – Я думал, может, он еще с кем такое сделал. И может быть, этот кто-то другой, в отличие от меня, не махнул на это рукой.
– Вы были доставлены в больницу «Юниверсити-колледж» в феврале 1959 года с отравлением крови, вызванным маленькими колотыми ранками.
– Я вижу, вы прекрасно подготовились.
– Тогда вы не признались, кто колол вас и чем именно.
– Да, не сказал. Я был слишком напуган. Считаете меня трусом? Я чуть не умер из-за этого ублюдка и все же не выдал его. Я не сказал ни слова. В то время дети о таком не говорили.
– Расскажите нам, что случилось.
– Вы же сами знаете.
– Нам нужно услышать это от вас.
Уильям Коннолли расстегнул пуговицы на одном рукаве рубашки и закатал его, открыв ряд крошечных белых шрамов на увядшей коричневой коже. Затем он задрал рубашку и показал несколько крошечных шрамов на животе.
– Адам Бишоп на одной перемене держал меня под столом в классе и колол грязным циркулем, от чего я чуть не помер. За те пять лет, что я его знал, он много чего со мной делал, но это было самое ужасное, единственное, из-за чего я попал-таки в больницу.
– Мистер Коннолли, мне нужно знать, где именно вы находились во вторник вечером четвертого июня этого года, – сказал Ньюсон.
– Это когда умер этот ублюдок?
– Да.
– Если честно, в нашем доме один вечер мало чем отличается от другого. Я был дома. Каждый будний вечер я сижу дома. Мы выбираемся только в субботу. Поиграть в лото или до паба прогуляться.
– Кто-нибудь может это подтвердить?
– Только жена. На неделе мы с ней одни. Внуков привозят только в воскресенье.
– Вы когда-нибудь рассказывали эту историю кому-нибудь еще?
– Только жене. Странно, да? За эти сорок пять лет я столько раз просыпался ночью в холодном поту, вспоминая, что со мной произошло, и рассказал об этом только вам. Понимаете, мне всегда было стыдно, что я не мог противостоять этому ублюдку.
– То есть кроме нас и вашей жены никто не знает, что, когда вам было десять лет, ваш одноклассник Адам Бишоп напал на вас с циркулем?
– Нет. Полно народу знает об этом.
– Кто?
– Мои одноклассники, мать их, вот кто! Он унизил меня публично. Это произошло не под покровом ночи и не в тихом уголке. По крайней мере полкласса стояли рядом и смотрели. И никто даже пальцем не пошевелил. Никто ни слова не сказал. Он даже велел одной из девчонок сходить в туалет и принести бумагу, потому что я плакал. Когда она принесла ее, он велел мне перестать распускать нюни, вытереть глаза и стереть кровь, а потом засунул мне бумагу в рот.
Ньюсон и Наташа переглянулись.
– Скажите, мистер Коннолли, – задумчиво сказал Ньюсон. – Вы и ваша жена часто выходите в Интернет?
– В Интернет? Да вы что, инспектор, у нас даже компьютера нет. Да и какого черта нам там может быть нужно?
– Ясно. Я просто спросил.
Когда Уильям Коннолли проводил их до двери, Ньюсон обернулся к нему еще раз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108