– Ты что, не видишь – ее сейчас стошнит!
Тэффи с негодованием повысила голос:
– Вовсе нет!
На самом деле ее протест скорее напоминал едва слышный писк истощенной птицы, но он все-таки привлек внимание Поля Сейлера.
– Ты уверена?
– Меня не стошнит, – убежденно сказала она. – Я ничего не ела.
– И давно? – Поль погладил ее по щеке.
– Не имеет значения. – Она опустила тяжелые веки, чтобы его не видеть. – Главное – что желудок у меня совсем пустой, и поэтому меня не может стошнить.
Он ее больше не слушает, вдруг осознала Тэффи. Вместо этого он принялся кричать что-то Нику поверх ее головы, наверное по-английски, но разобрать было трудно.
Ник был недоволен, это было ясно по его тону, но вскоре он прекратил спорить. Во всяком случае, когда она открыла глаза, Ника поблизости уже не было.
– Ну а теперь, мышка, – Поль пробирался сквозь толпу, все еще поддерживая ее за талию, – я бы хотел повести тебя в мой любимый ресторан и угостить Judd matt Gaardebounen (копченой уткой с бобами)…
– Она застрянет у меня в глотке, – пробормотала Тэффи, стараясь унять дрожь в коленках.
– …но тебя надо накормить поскорее. – Вероятно, он даже не расслышал ее. – Поэтому ограничимся Thuringer.
– Не хочу… – Она очнулась под полосатым навесом и вдохнула те самые запахи, которые причиняли ей танталовы муки, пока она сидела на карусели. – А что такое Thuringer?
– Увидишь.
И Тэффи увидела. Подали румяные сосиски, запеченные в тесте до появления хрустящей корочки, и ее порция каким-то образом исчезла, когда Поль не прикончил и половины своей. Тэффи удивленно уставилась на пустую бумажную тарелку, вспоминая свои слова, сказанные минуту назад. Что она там такое говорила? Ах да. Что еда застрянет у нее в глотке…
Поль заказал ей еще одну порцию. Она хотела было отказаться, но перед ней поставили тарелку, и сама не зная, как это произошло, Тэффи откусила большущий кусок. На этот раз она смогла распробовать его по-настоящему, и никогда раньше приправы не были такими вкусными, мясо – настолько хорошо прожаренным, а хлеб не таял на языке так быстро.
– Так-то лучше, правда? – Он скомкал свою салфетку и бросил ее в урну.
Тэффи кивнула. Проглотив последний кусок, она обрела обычную остроту восприятия. Яркие цвета ярмарочных балаганчиков больше не резали глаз, а шум превратился в приятный гулкий фон.
– Гораздо лучше, спасибо. – У нее прибавилось сил, чтобы перекрикивать этот гул, и это было кстати: ведь ей так много нужно было сказать. – Знаешь…
– Да? – Он ждал, что она скажет. Он, мужчина, перевернувший всю ее жизнь.
– …спасибо. Не знала, что от еды так много зависит.
– Тебе наверняка не приходилось задумываться об этом раньше.
– Да… в общем, не приходилось.
Но и сейчас, когда Тэффи снова была с Полем, ее мысли были не о еде. Футболки, рабочие комбинезоны или свободные рубашки, какие носит Ник, не для него, думала Тэффи. Даже в этот жаркий воскресный полдень он остается официальным и сверхъестественно спокойным в темном костюме, белой рубашке и галстуке. Тэффи любовалась безупречно причесанными волосами на его надменно вскинутой голове, и в ее памяти всплыл образ Люцифера, Князя Тьмы среди праздничной толпы…
Боясь утратить вновь приобретенную силу, она тоже выбросила салфетку и замялась, не зная, с чего начать. Может, стоит начать с самого главного?
– Поль, прости меня.
Изогнутые брови удивленно приподнялись.
– Простить… за что?
В ярком солнечном свете она разглядела в его глазах два оттенка: теплый коричневый и проглядывающий сквозь него темно-серый; янтарь и сталь, свет и тьма, нежность и жестокость… Во что ей верить?
Тэффи отвела глаза, вычерчивая носком босоножки замысловатый узор на асфальте.
– За то, что я притворялась, и за то, в чем тебя обвиняла…
– Обвиняла меня? В чем? – настаивал Поль.
Она вздохнула, понимая, что он не собирается помогать ей.
– Ну, ты знаешь… Что ты слишком благоразумен и осторожен, – быстро закончила она. – Еще много разного, но это – хуже всего.
– Я хочу, чтобы ты просила прощения только за это.
Тэффи смущенно посмотрела ему в лицо и встретила мягкий янтарный взгляд, от которого ей стало так легко, что она осмелилась продолжить:
– Ну а сцена, которую я закатила?
– Ты не давала обета молчания, мышка. Если расстроена, почему бы не закатить сцену?
– Потому что это по-детски, – призналась она впервые в жизни. – И вдобавок свалить всю вину на тебя.
– Я и вправду приложил к этому руку.
– В общем – нет. И ударилась я сама. – Она потрогала локоть.
– Бедная мышка.
Он опять подшучивает над ней, значит, все в порядке. Почему раньше она не понимала, что подсмеиваются обычно над людьми, которые нравятся? Он подсмеивается над ней, значит, она ему нравится, и больше ей ничего не нужно, разве что быть рядом с ним и пробираться сквозь притихшую и теперь более управляемую толпу.
– У меня вопрос, – начала Тэффи, когда они проходили мимо бело-золотой карусели. – Откуда ты там взялся?
Поль пожал плечами.
– Все приходят на Гласис в воскресенье, когда идет Scheuberfouer.
– Даже те, у кого нет детей?
– У кого-то дети, а у меня Ник.
– Так вот почему ты здесь? Поглядеть, как дела у Ника?
– Можно сказать и так. – Он подтолкнул ее вперед. – Его мать поручила мне приглядывать за ним.
– Тогда почему ты его отослал и пошел со мной в кафе?
– Потому что ты больше во мне нуждалась. – Он слегка прижал ее к себе. – Это же надо – морить себя голодом!
– Я не хотела есть, – возразила она. – Ну, или я думала, что не хочу, – добавила она, засмущавшись.
Поль смотрел прямо перед собой, выбирая, куда идти.
– Я съел сегодня не так уж много, но хотя бы попробовал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43