ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
когда же право и порядочно сделаю и от правого возблагодарение приму, ничем осужден быть не могу».
Татищев полагал, что «если мзду за труд пресечь и только мздоимство судить, то, конечно, более вреда государству и разорения подданным последует». Здесь, очевидно, имеется в виду принцип материальной заинтересованности. В условиях феодализма, да в его крепостническом варианте, этот принцип мог играть прямо-таки революционную роль, если бы его обратить, например, на отношения между эксплуататорами и эксплуатируемыми. Сам Татищев частично пытался это сделать. Но в данном случае речь шла об оплате труда судей и вообще административного аппарата. «Я должен, — говорит Татищев, — за получаемое жалованье сидеть только до полудня (обычная практика работы административных учреждений), в которое мне, конечно, времени недостанет, а после обеда трудиться моей должности (то есть обязанности) нет. Другое: когда я вижу дело в сумнительстве, то я, никогда внятно его исследовать и о истине прилежать причины не имея (то есть не имея заинтересованности в глубоком его рассмотрении), буду день от дня откладывать, а челобитчик принужден с великим убытком волочиться и всего лишиться. Третие: дела в канцеляриях должны решаться по регистрам порядком (то есть в порядке очереди), и случается то, что несколько дел, весьма нужных впереди, а последнему по регистру такая нужда, что если ему дни два решение продолжится, то может несколько тысяч убытка понести, что купечеству нередко случается. И тако от правого порядка может более вреда быть. А если я вижу, что мой труд не туне будет, то я не только после обеда, и ночью потружуся. Для того карты, собак, обеды или прочие увеселения оставлю и, несмотря на регистр, нужнейшее прежде ненужного решу, чем как себе, так и просителям пользу принесу».
Татищев, следовательно, имел в виду оплату сверхурочных работ, и это он, кстати, неизменно практиковал при оплате труда работных людей и крестьян (в том числе и крепостных). Петр согласился с разумностью доводов Татищева. Однако они вызвали у него и сомнения: как можно все это осуществить на деле? «Сие все правда и для совестных людей невинно, — заметил он, — токмо не без опасности безсовестным позволить, чтоб под тем доброхотным принужденнаго не было». Трезво оценивая свою администрацию, Петр справедливо опасался создать таким образом еще один источник злоупотреблений, когда добровольный договор о рассмотрении дела во внеслужебное время превратится в обычное вымогательство. Татищев также не исключал такой опасности. Но он считал, что «лучше виннаго и безсовестнаго законом помиловать, нежели многих невинных оным отяготить».
Несомненно, что, если бы принципы, изложенные Татищевым, можно было воплотить в жизнь, работа административных органов стала бы во много раз продуктивней. Но ни Петр, никто другой позднее не могли решиться на подобный опыт.
Впрочем, закона, запрещавшего принципы Татищева, тоже не было. Поэтому сам он продолжал им следовать. Он неизменно платил за чужой труд, советовал это делать подчиненным и брал плату с тех, для кого делал услуги во внеприсутственное время. Когда речь идет о финансовых делах, услуги обычно оцениваются не реально затраченным трудом, а размером выигрыша челобитчика. Так издревле поступало государство. Так поступал и Татищев. Но он предостерегает от погони лишь за выгодными делами. В «Духовной» он советует «храниться гордости», то есть не допускать высокомерия в обращении с посетителями. «У некоторых людей, — говорит он о чиновниках, — и лице челобитчикам в честь показывается, не токмо ему беднаго человека выслушать терпеливо и дать ему добрый совет или наставление в помощь». У самого Татищева «никогда, хотя бы на постели лежал, двери не затворялись и ни о ком холопи не докладывали, но всяк сам о себе докладчик был (то есть он принимал посетителей непосредственно). И хотя многократно за безделицами и в неудобный времена прихаживали, но я не оскорблялся, ибо часто то случалось, что многим в краткости (то есть срочно) нужно было помощь подать и великий вред отвратить».
Все эти советы Татищев изложил в 1734 году. Но он имел в виду, очевидно, прежде всего свою уральскую практику. На первом плане у него всегда стояли государственные интересы, воплощавшиеся на Урале прежде всего в увеличении прибытка казне, а также и в более широко понимаемом общем благе. Из средств, отпущенных на казенные дела, на личные нужды он ничего не истратил. Вместе с тем он мог своей властью объявить сбор с населения какого-нибудь нового обложения для выполнения казенных или общественных начинаний, вроде платы учителям или проектировавшейся им рублевой подати с неподатной части заводского населения. Частные же дела шли иным порядком. Здесь Татищев имел дело с предпринимателями и выступал в таком же качестве. Эта практика и позднее будет поводом для обвинений в злоупотреблениях. Но всякий раз Татищев оказывался неизмеримо честнее его обвинителей.
Последнее поручение императора
Ногами человек должен врасти в землю своей родины, но глаза его пусть обозревают весь мир.
Сантаяна
Дипломат служит не тому или иному режиму, а своей родине.
Силва Паранос
На родине у тебя и прошлое и будущее. В чужом краю — одно лишь настоящее.
Гиршфельд
Татищев ехал в столицы, рассчитывая остаться в Москве или Петербурге и, по крайней мере, не возвращаться на Урал. Он откровенно говорил Геннину, что не станет работать под началом Михаэлиса, которого он не ценил как специалиста и презирал как человека. Весьма нелестно отзывался Татищев и о работниках Берг-коллегии, исключая Брюса и отчасти Любераса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142
Татищев полагал, что «если мзду за труд пресечь и только мздоимство судить, то, конечно, более вреда государству и разорения подданным последует». Здесь, очевидно, имеется в виду принцип материальной заинтересованности. В условиях феодализма, да в его крепостническом варианте, этот принцип мог играть прямо-таки революционную роль, если бы его обратить, например, на отношения между эксплуататорами и эксплуатируемыми. Сам Татищев частично пытался это сделать. Но в данном случае речь шла об оплате труда судей и вообще административного аппарата. «Я должен, — говорит Татищев, — за получаемое жалованье сидеть только до полудня (обычная практика работы административных учреждений), в которое мне, конечно, времени недостанет, а после обеда трудиться моей должности (то есть обязанности) нет. Другое: когда я вижу дело в сумнительстве, то я, никогда внятно его исследовать и о истине прилежать причины не имея (то есть не имея заинтересованности в глубоком его рассмотрении), буду день от дня откладывать, а челобитчик принужден с великим убытком волочиться и всего лишиться. Третие: дела в канцеляриях должны решаться по регистрам порядком (то есть в порядке очереди), и случается то, что несколько дел, весьма нужных впереди, а последнему по регистру такая нужда, что если ему дни два решение продолжится, то может несколько тысяч убытка понести, что купечеству нередко случается. И тако от правого порядка может более вреда быть. А если я вижу, что мой труд не туне будет, то я не только после обеда, и ночью потружуся. Для того карты, собак, обеды или прочие увеселения оставлю и, несмотря на регистр, нужнейшее прежде ненужного решу, чем как себе, так и просителям пользу принесу».
Татищев, следовательно, имел в виду оплату сверхурочных работ, и это он, кстати, неизменно практиковал при оплате труда работных людей и крестьян (в том числе и крепостных). Петр согласился с разумностью доводов Татищева. Однако они вызвали у него и сомнения: как можно все это осуществить на деле? «Сие все правда и для совестных людей невинно, — заметил он, — токмо не без опасности безсовестным позволить, чтоб под тем доброхотным принужденнаго не было». Трезво оценивая свою администрацию, Петр справедливо опасался создать таким образом еще один источник злоупотреблений, когда добровольный договор о рассмотрении дела во внеслужебное время превратится в обычное вымогательство. Татищев также не исключал такой опасности. Но он считал, что «лучше виннаго и безсовестнаго законом помиловать, нежели многих невинных оным отяготить».
Несомненно, что, если бы принципы, изложенные Татищевым, можно было воплотить в жизнь, работа административных органов стала бы во много раз продуктивней. Но ни Петр, никто другой позднее не могли решиться на подобный опыт.
Впрочем, закона, запрещавшего принципы Татищева, тоже не было. Поэтому сам он продолжал им следовать. Он неизменно платил за чужой труд, советовал это делать подчиненным и брал плату с тех, для кого делал услуги во внеприсутственное время. Когда речь идет о финансовых делах, услуги обычно оцениваются не реально затраченным трудом, а размером выигрыша челобитчика. Так издревле поступало государство. Так поступал и Татищев. Но он предостерегает от погони лишь за выгодными делами. В «Духовной» он советует «храниться гордости», то есть не допускать высокомерия в обращении с посетителями. «У некоторых людей, — говорит он о чиновниках, — и лице челобитчикам в честь показывается, не токмо ему беднаго человека выслушать терпеливо и дать ему добрый совет или наставление в помощь». У самого Татищева «никогда, хотя бы на постели лежал, двери не затворялись и ни о ком холопи не докладывали, но всяк сам о себе докладчик был (то есть он принимал посетителей непосредственно). И хотя многократно за безделицами и в неудобный времена прихаживали, но я не оскорблялся, ибо часто то случалось, что многим в краткости (то есть срочно) нужно было помощь подать и великий вред отвратить».
Все эти советы Татищев изложил в 1734 году. Но он имел в виду, очевидно, прежде всего свою уральскую практику. На первом плане у него всегда стояли государственные интересы, воплощавшиеся на Урале прежде всего в увеличении прибытка казне, а также и в более широко понимаемом общем благе. Из средств, отпущенных на казенные дела, на личные нужды он ничего не истратил. Вместе с тем он мог своей властью объявить сбор с населения какого-нибудь нового обложения для выполнения казенных или общественных начинаний, вроде платы учителям или проектировавшейся им рублевой подати с неподатной части заводского населения. Частные же дела шли иным порядком. Здесь Татищев имел дело с предпринимателями и выступал в таком же качестве. Эта практика и позднее будет поводом для обвинений в злоупотреблениях. Но всякий раз Татищев оказывался неизмеримо честнее его обвинителей.
Последнее поручение императора
Ногами человек должен врасти в землю своей родины, но глаза его пусть обозревают весь мир.
Сантаяна
Дипломат служит не тому или иному режиму, а своей родине.
Силва Паранос
На родине у тебя и прошлое и будущее. В чужом краю — одно лишь настоящее.
Гиршфельд
Татищев ехал в столицы, рассчитывая остаться в Москве или Петербурге и, по крайней мере, не возвращаться на Урал. Он откровенно говорил Геннину, что не станет работать под началом Михаэлиса, которого он не ценил как специалиста и презирал как человека. Весьма нелестно отзывался Татищев и о работниках Берг-коллегии, исключая Брюса и отчасти Любераса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142