Хотя не осуждаю — у каждого свои маленькие радости.
По прибытию на военный аэродром наш массовик-затейник убыл в штабную, как он выразился, землянку. Туда он отправился с двумя бутылками родной, а через четверть часа прибыл с заикающимся полковником Соколовым и двумя инертными вертолетчиками.
— Ну что, че-чекисты, взлетим, со-соколами, — сказал командир авиаторов. — Если еп-пкнемся, я не виноват.
Все его прекрасно поняли — перспективы ждали нас самые радужные. И тем не менее наша группа загрузилась в камуфляжное по цвету брюхо вертушки. И через минуту сонливый полуденный мир планеты уплыл из-под наших ног. Вид с болтающего шумного борта открывался великолепный: сияющее море плескалось в глубинной впадине, отороченной горными грядами и волнистыми лесными угодьями.
Когда МИ-24 медленно и низко поплыл над маршрутом бухта Янтарная перевал Дальний круг, группа, используя полевые бинокли приблизила поверхность. По гудронной шоссейной ленточке тянулись друг за другом малолитражные коробки, автобусы, грузовики. На обочинах и в ущельях вскрывались следы нашей варварской цивилизации: мусорные плешки вяли в камнях и кустарниках.
Мы пролетели по всему маршруту минут за сорок — без результата. И какой может быть результат, если достаточно заложить жертву камнями или кинуть в ельник.
— Промашка вышла, капитан, — кричал Черных. — Садимся и культурно отдыхаем.
— Еще раз, — предложил я. — Ящик за мной.
— Ну да? — не поверили мне. — У нас так не шутят, товарищ капитан.
Какие могут быть шутки, успокоил я коллег, вперед и ниже, и я держу слово. Видимо, перспективы активного отдыха вдохновили пилотов — вертолет припал к планете и, буквально разрубая кроны сосен, начал движение по маршруту.
Я чувствовал — прав; к сожалению, прав. В подобных случаях рад обмануться, но факты говорят сами за себя.
… - Викочка? Вы ищите Викочку, — скрипел древний старик, похожий на птеродактиля, из своей комнатушки, когда я пришел по адресу. — Хорошее дело, мы тоже ищем Викочку. Куда вы дели Викочку, убивцы?
— Не обращайте внимания, — говорила мать девушки. — Это наш прадедушка, никак не помрет, черт старый. — И пригласила на кухню. — Тут удобно, наши спят все. — Закурила. — Чай-кофе будете? — Я отказался. Женщина с увядшим орхидейным лицом глубоко затянулась: выпустила неустойчивые колечки дыма. — А что до Виктории — девка она шалая, да мы с ней, как подружки, никаких секретов.
— Да? — не поверил я. — Никаких секретов?
Выяснилось, что мама Вики работает в детской комнате милиции, имеет, так сказать, определенный опыт в воспитании подрастающего поколения. Им не надо врать, сказала она, они все прекрасно, как звери, чувствуют. И воспитывала дочь именно в духе библейских заповедей: не лгать.
— Извините, — проговорил я. — Такая личность, как Суховей вам, конечно, известна?
Женщина притушила окурок в пепельнице из цветного стеклопластика, взглянула на меня странным косящим взглядом, будто я её ударил, потом выдохнула:
— Я выпью водки? А вы?
Я отказался и попросил, если это возможно, принести фотоальбом. Мою просьбу выполнили. Я внимательно рассматривал глянцевые карточки и слушал исповедь матери, пытающейся суррогатным пойлом приглушить страх. Страх за жизнь дочери, внешность которой оказывается была мне знакома: именно её в белом платье, загорелую и веселую, я видел тогда в ресторане «Парус» — с Анастасией.
Счастливое детство, дедушки-бабушки, школа, после её окончания пытается поступить в областной институт культуры — неудачно, возвращается домой и… Женщина наливает ещё стопочку сивушной отрады, морщась, заглатывает ее:
— А здесь Суховей, — говорит с заметной брезгливостью.
— В каком смысле? — не понимаю.
— В самом прямом. Суховей был моим гражданским мужем, — помолчала, словно решаясь к продолжению разговора. Ее когда-то красивое лицо от водки размякло и походило на физиономию печального циркового арлекина.
— Понятно, — сказал я. — У него с вашей дочерью возникли, так сказать, отношения.
— Отношения, — фыркнула женщина и неверным кокетливым движением руки поправила прядь волос. — Викторию я не могу судить, а вот его, — и сжала кулачки, — убила бы.
Я хотел сообщить, что теперь в этом нет необходимости: убивать. Промолчал, зачем говорить, если это уже не имеет никакого значения. Пока человек жив, он создает проблемы другим. А когда уходит в миры иные, никаких проблем для оставшихся.
… Проблемы были у тех, кто мотался в пятнистом монстре, тарахтящему механическую симфонию небу. От напряжения устали глаза — я смотрел через оптику в мелькающую карту земли и чувствовал: поиск будет завершен успешно. Если в подобных случаях можно так выразиться.
И когда из-под скалисто-наслоенных нагромождений у горной речушки выметнул лилейный клок материи и пропал, я прокричал:
— Стоп! Здесь вижу!
Вертолет пострекотал над скалами, потом нашел удобную для посадки поляну, поросшую индиговыми туями. Отойдя от канистровой вертолетной бочки, я почувствовал проникающий в кровь питательный кислород. Кустарники населяли мелодичные невидимые птахи. Стращая их шумом шагов и голосами, наша группа приблизилась к ущелью, где в камнях, полированных быстрой водой, колотилась безымянная речушка.
Я прилег животом на теплый валун и глянул вниз. Мертвая ломкая девушка была зажата в расщелине, точно в створках гигантской раковины. Над искалеченным телом, из которого лучились тростниковые кости, приплясывал рой мух с изумрудно-нефтяным отливом.
— Точно Шкурко, — проговорил капитан Черных. — Вызывайте деревянок и труповозку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125