ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
– «Что там может быть такое экстренное?» Коваль встречает меня вопросом: «Вы не знаете в чём здесь дело?» Он протягивает мне бланк с приказом по Штабу СВА. Я беру белый листок и читаю:
«…Ведущего инженера Климова Г.П., как квалифицированного специалиста народного хозяйства СССР демобилизовать из рядов Советской Армии и освободить от работы в Советской Военной Администрации с направлением в Советский Союз для дальнейшего использования по специальности».
В первый момент я не моту понять, что это означает. Приказ действует на меня неприятно. Здесь что-то не ладно. По отношению к руководящему составу обычно соблюдается некоторая формальная вежливость. В таких случаях предварительно говорят лично, а не подсовывают готовый приказ.
«Вы сами не ходатайствовали о переводе в Москву?» – спрашивает Коваль.
«Нет…» – отвечаю я, ещё не придя в себя от неожиданности.
«Подписано Начальником Штаба и без согласования со мной», – разводит руками Коваль.
Пятью минутами позже я захожу в кабинет начальника Отдела Кадров СВА. Мне неоднократно приходилось встречаться с полковником Уткиным и он знает меня лично. Не ожидая моих вопросов, полковник говорит:
«Ну, как – можно поздравить? Человек едет домой…» «Товарищ полковник, в чём здесь дело?» – спрашиваю я.
Меня интересует причина неожиданного приказа. Без веских причин работников Карлсхорста в Советский Союз не откомандировывают. Ходатайства сотрудников СВА, по собственному желанию просящих о возвращении в СССР, как правило, отклоняются Штабом.
«Меня не столько трогает содержание приказа, как его форма», – говорю я. – «В чём здесь дело?» Уткин молчит некоторое время, затем с лёгким колебанием произносит: «Здесь замешано Политуправление. Между нами говоря, я удивляюсь, что Вы здесь так долго держались, будучи беспартийным…» Я с благодарностью пожимаю руку полковника.
На прощанье он советует мне: «Имейте ввиду, что после того, как будет подписан пограничный пропуск, Вы должны выбыть отсюда в три дня. Если что-либо нужно, то растяните сдачу дел».
Я выхожу из кабинета полковника с чувством облегчения. Теперь для меня всё ясно. Я иду по полуосвещенному коридору и мною медленно овладевает странное ощущение. Я чувствую, как моё тело наливается силой, как далекий трепет пробегает по жилам, как душу охватывает неизъяснимый простор.
Такое же чувство владело мною, когда я впервые услыхал о грянувшей войне. Такое же чувство владело мною, когда в впервые одел солдатскую шинель. Это было предощущение больших перемен. Это был ветер в лицо.
И вот теперь я шагаю по коридорам Главного Штаба СВА и снова чувствую на моём лице дыхание этого ветра. Он пьянит меня, этот ветер в лицо.
Я иду домой по пустынным улицам Карлсхорста. За решётчатыми заборами качают голыми ветвями деревья. Кругом сырая немецкая зима. Темно и тихо. Кто-то встречный отдаёт мне честь, я машинально отвечаю. Я не тороплюсь. Мой шаг медленен и сосредоточен.
Словно я не иду знакомой дорогой домой, словно я только лишь начинаю свой путь. Я оглядываюсь кругом, глубже вдыхаю воздух, ощущаю землю под моими ногами так, как я её давно не ощущал. Странные необъяснимые чувства владеют мной. Навстречу мне дует свежий ветер.
Только лишь я закрыл дверь моей квартиры, как следом пришел Зыков. По моему лицу он сразу догадался, что что-то случилось.
«Куда посылают?» – спрашивает он.
«В Москву», – отвечаю я коротко.
«Зачем?»
Я, не снимая шинели, стою у письменного стола и молча барабаню пальцами по полированной поверхности.
«А почему?» – снова спрашивает Зыков.
«Не обзавелся вовремя красной книжицей…» – отвечаю я неохотно.
Зыков сочувственно смотрит на меня. Затем он лезет в грудной карман, достает продолговатый кусок красного картона и вертит его между пальцами.
«А что тебе стоило?!» – говорит он, глядя на партбилет. – «Крикнешь раз в неделю на партсобрании „Хайль!“ – потом можешь пойти в уборную и сплюнуть».
Слова Зыкова действуют на меня неприятно. У меня инстинктивно мелькает в голове мысль, что этот кусок картона должен быть тепел теплотой его тела, там где бьётся сердце.
Как будто угадывая мои мысли, Зыков добавляет: «Я сам шесть лет в кандидатах ходил… Дальше нельзя было».
Присутствие этого человека и его слова раздражают меня. Мне хочется остаться одному. Он приглашает меня в клуб. Я отказываюсь.
«Пойду в бильярд играть», – говорит Зыков, направляясь к двери. – «От двух бортов в угол – и никакой идеологии».
Оставшись один, я продолжаю стоять у письменного стола. Я не снимаю шинель. Ощущение шинели на плечах отвечает тому внутреннему чувству, которое надвинулось на меня – чувству дороги. Я пробую сесть на стул и сейчас же снова вскакиваю на ноги. Я не могу сидеть спокойно. Что-то жжёт меня изнутри. Засунув руки в карманы, я хожу по комнатам.
Я пробую включить радио. Беззаботная музыка режет мне по нервам и я выключаю приемник. Надрываясь звонит телефон, я не обращаю на него внимания и не снимаю трубку. На обеденном столе стоит накрытый ужин, который приготовила немецкая прислуга. Я даже не смотрю на еду и, опустив голову в пол, хожу из угла в угол.
Белая бумажка приказа прорвала внутри меня плотину, которая уже давно давила мою грудь. Я чувствую, что внутри меня всё взорвано, всё перемешано. Я чувствую болезненную пустоту в душе. И вместе с тем, откуда-то издалека медленно наползает нечто другое. Нечто безрадостное и неумолимое, от чего нельзя уклониться.
Сегодня я должен подвести черту.
Сегодня мне ясно только одно – я не верю в то, что за моей спиной. Вместе с тем, если я вернусь в Москву, я должен немедленно поступить в Партию, которой я не верю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204
«…Ведущего инженера Климова Г.П., как квалифицированного специалиста народного хозяйства СССР демобилизовать из рядов Советской Армии и освободить от работы в Советской Военной Администрации с направлением в Советский Союз для дальнейшего использования по специальности».
В первый момент я не моту понять, что это означает. Приказ действует на меня неприятно. Здесь что-то не ладно. По отношению к руководящему составу обычно соблюдается некоторая формальная вежливость. В таких случаях предварительно говорят лично, а не подсовывают готовый приказ.
«Вы сами не ходатайствовали о переводе в Москву?» – спрашивает Коваль.
«Нет…» – отвечаю я, ещё не придя в себя от неожиданности.
«Подписано Начальником Штаба и без согласования со мной», – разводит руками Коваль.
Пятью минутами позже я захожу в кабинет начальника Отдела Кадров СВА. Мне неоднократно приходилось встречаться с полковником Уткиным и он знает меня лично. Не ожидая моих вопросов, полковник говорит:
«Ну, как – можно поздравить? Человек едет домой…» «Товарищ полковник, в чём здесь дело?» – спрашиваю я.
Меня интересует причина неожиданного приказа. Без веских причин работников Карлсхорста в Советский Союз не откомандировывают. Ходатайства сотрудников СВА, по собственному желанию просящих о возвращении в СССР, как правило, отклоняются Штабом.
«Меня не столько трогает содержание приказа, как его форма», – говорю я. – «В чём здесь дело?» Уткин молчит некоторое время, затем с лёгким колебанием произносит: «Здесь замешано Политуправление. Между нами говоря, я удивляюсь, что Вы здесь так долго держались, будучи беспартийным…» Я с благодарностью пожимаю руку полковника.
На прощанье он советует мне: «Имейте ввиду, что после того, как будет подписан пограничный пропуск, Вы должны выбыть отсюда в три дня. Если что-либо нужно, то растяните сдачу дел».
Я выхожу из кабинета полковника с чувством облегчения. Теперь для меня всё ясно. Я иду по полуосвещенному коридору и мною медленно овладевает странное ощущение. Я чувствую, как моё тело наливается силой, как далекий трепет пробегает по жилам, как душу охватывает неизъяснимый простор.
Такое же чувство владело мною, когда я впервые услыхал о грянувшей войне. Такое же чувство владело мною, когда в впервые одел солдатскую шинель. Это было предощущение больших перемен. Это был ветер в лицо.
И вот теперь я шагаю по коридорам Главного Штаба СВА и снова чувствую на моём лице дыхание этого ветра. Он пьянит меня, этот ветер в лицо.
Я иду домой по пустынным улицам Карлсхорста. За решётчатыми заборами качают голыми ветвями деревья. Кругом сырая немецкая зима. Темно и тихо. Кто-то встречный отдаёт мне честь, я машинально отвечаю. Я не тороплюсь. Мой шаг медленен и сосредоточен.
Словно я не иду знакомой дорогой домой, словно я только лишь начинаю свой путь. Я оглядываюсь кругом, глубже вдыхаю воздух, ощущаю землю под моими ногами так, как я её давно не ощущал. Странные необъяснимые чувства владеют мной. Навстречу мне дует свежий ветер.
Только лишь я закрыл дверь моей квартиры, как следом пришел Зыков. По моему лицу он сразу догадался, что что-то случилось.
«Куда посылают?» – спрашивает он.
«В Москву», – отвечаю я коротко.
«Зачем?»
Я, не снимая шинели, стою у письменного стола и молча барабаню пальцами по полированной поверхности.
«А почему?» – снова спрашивает Зыков.
«Не обзавелся вовремя красной книжицей…» – отвечаю я неохотно.
Зыков сочувственно смотрит на меня. Затем он лезет в грудной карман, достает продолговатый кусок красного картона и вертит его между пальцами.
«А что тебе стоило?!» – говорит он, глядя на партбилет. – «Крикнешь раз в неделю на партсобрании „Хайль!“ – потом можешь пойти в уборную и сплюнуть».
Слова Зыкова действуют на меня неприятно. У меня инстинктивно мелькает в голове мысль, что этот кусок картона должен быть тепел теплотой его тела, там где бьётся сердце.
Как будто угадывая мои мысли, Зыков добавляет: «Я сам шесть лет в кандидатах ходил… Дальше нельзя было».
Присутствие этого человека и его слова раздражают меня. Мне хочется остаться одному. Он приглашает меня в клуб. Я отказываюсь.
«Пойду в бильярд играть», – говорит Зыков, направляясь к двери. – «От двух бортов в угол – и никакой идеологии».
Оставшись один, я продолжаю стоять у письменного стола. Я не снимаю шинель. Ощущение шинели на плечах отвечает тому внутреннему чувству, которое надвинулось на меня – чувству дороги. Я пробую сесть на стул и сейчас же снова вскакиваю на ноги. Я не могу сидеть спокойно. Что-то жжёт меня изнутри. Засунув руки в карманы, я хожу по комнатам.
Я пробую включить радио. Беззаботная музыка режет мне по нервам и я выключаю приемник. Надрываясь звонит телефон, я не обращаю на него внимания и не снимаю трубку. На обеденном столе стоит накрытый ужин, который приготовила немецкая прислуга. Я даже не смотрю на еду и, опустив голову в пол, хожу из угла в угол.
Белая бумажка приказа прорвала внутри меня плотину, которая уже давно давила мою грудь. Я чувствую, что внутри меня всё взорвано, всё перемешано. Я чувствую болезненную пустоту в душе. И вместе с тем, откуда-то издалека медленно наползает нечто другое. Нечто безрадостное и неумолимое, от чего нельзя уклониться.
Сегодня я должен подвести черту.
Сегодня мне ясно только одно – я не верю в то, что за моей спиной. Вместе с тем, если я вернусь в Москву, я должен немедленно поступить в Партию, которой я не верю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204